Читать онлайн «Флотоводец». Страница 49

Наша столовая-веранда с большим обеденным столом была центром дома, где не просто обедали, а собиралась вся семья, многочисленные знакомые, сослуживцы Николая Герасимовича, друзья наших сыновей. Словом, были все те, кто не боялся бывать у нас. Заходили и такие, которые говорили, что совершают подвиг и могут пострадать. Николай Герасимович молча выслушивал, становился очень грустным. Разговор не клеился, и такой посетитель быстро уходил, оставляя горечь в душе.

Кабинет Николая Герасимовича — комната проходная, очень просто обставленная, — размещался на первом этаже. Наше присутствие, хождение через нее ему не мешали. Он говорил: «Я люблю, когда вы ходите, чувствую, я не один, идет жизнь, вы у меня рядом».

Отдыхал Николай Герасимович на втором этаже. В 6 часов вечера все мы и гости собирались в кабинете и ждали его появления на лестнице. Высокий, стройный, с доброй улыбкой спускался он. Вечерний ужин и разговоры с нами и друзьями были ему по душе. В нашем чудесном поселке знали наш распорядок, незапирающуюся калиточку, и частенько на дымок самовара приходили соседи — хорошие люди.

И теперь, по прошествии многих лет, охватывает чувство острой боли: никогда больше не покажется на этой лестнице высокая фигура Николая Герасимовича, никогда больше не услышать его добродушную шутку или острое и меткое словцо в адрес кого-нибудь из нас, не почувствовать теплоту и нежность его взгляда, благодарность, что мы все ждем его, что он не один.

Легкая походка, живость взгляда — все это сохранилось у Николая Герасимовича до последних дней. И никто не мог назвать его стариком. Хотя лицо его сильно изменилось: как печать легли на него горести и несправедливости.

Николай Герасимович много читал. Книги вошли в его жизнь рано и сыграли большую роль. В какой-то степени они помогли ему писать свои воспоминания и, может, даже жить. С 1939 г. он стал подбирать свою личную библиотеку. Радовался, когда находил интересное издание в магазине в Столешниках. Наша домашняя библиотека началась с собрания сочинений Метерлинка и книги Сервантеса «Дон Кихот Ламанчский» на испанском языке. Он купил ее в Испании в 1937 г. Жаль, она пропала в 1941 г. Уезжая в эвакуацию, мы сложили наше в то время богатство — книги — в два ящика и отдали управдому. Многие тогда поступали так. Вещи складывались в подвалы под нашим домом. Когда же я вернулась в Москву, то нашла наши два ящика вскрытыми и пустыми.

Со временем у нас собралась хорошая библиотека. Часть ее составили книги Николая Герасимовича — военно-морские, военные и военно-исторические, военные журналы. Интерес к такой теме зародился у Николая Герасимовича еще в детстве. К нему попала книга Ф. Веселаго «Краткая история русского флота (с начала развития мореплавания до 1825 года)». Может быть, она пробудила в нем интерес к морю и морской профессии и чувство патриотизма? Он помнил об этой книге, думал о ее пользе для флота России, поэтому сразу же по назначении наркомом в 1939 г. распорядился ее переиздать. С тех пор эта книга стояла на книжной полке в кабинете Николая Герасимовича. Большим событием в доме было, когда он принес Устав Петра I — «Устав Морской. Обо всем, что касается доброму управлению в бытности флота на море. Напечатан по указу Государственной Адмиралтейской Коллегии в типографии Морского Шляхетского кадетского корпуса в Санкт-Петербурге 1763 года». Это подлинное издание времен императрицы Екатерины II во второй год ее царствования. При ее правлении на флоте по этому Уставу обучили и воспитали плеяду знаменитых русских флотоводцев, прославивших Россию. Николай Герасимович собирал книги о людях, например «Словарь достопамятных людей Русской земли» Д. Бантыш-Каменского, специальные энциклопедии и словари по морской теме, а также редкие книги, такие, как «Описание обороны города Севастополя. Сост. под рук. генерал-адъютанта Тотлебена… 1871», «Записки флота капитана Рикарда. 1801», много книг об истории ВМФ и флотоводцах. Так, по его указанию вышли: «Рассуждения по вопросам морской тактики» адмирала С.О. Макарова, «Жизнь и необычные приключения капитана Головнина, путешественника и морехода» Р. Фраермана и П. Зайкина, «Адмирал Сенявин» В.Гончарова и многие другие. Нарком ВМФ поддерживал и помогал издательству. Считал, что такие книги полезны изучающим героическую историю нашего ВМФ. Издательство посылало ему сигнальный экземпляр новой книги. К ним он относился очень бережно, хранил. Зная увлечение Кузнецова, из букинистического магазина часто звонили, радовали его новой книгой. Интересные книги он получал и в подарок от родных и друзей. Упомянутый мною профессор З.М. Волынский привозил ему какую-нибудь книжную редкость, подобную альбому «Военная галерея Зимнего дворца. Император Александр I и его сподвижники в 1812, 1813, 1814 и 1815 годах» (СПб… 1846). Я собирала книги по искусству, поэзию. Николай Герасимович знал, что я любила, и не забывал меня.

С книгой Николай Герасимович работать умел. Мне посчастливилось на протяжении многих лет видеть его за книгой, говорить с ним о книгах, которые он читал сегодня, вчера или 25–30 лет назад, приносить для него их из библиотек, читать ему вслух.

Некрасов, Чехов, Соловьев, Ключевский, Карамзин, Тарле… Когда он начал писать свои воспоминания, на столе появились книги о войне иностранных авторов.

Исторические книги, воспоминания, жизнеописания исторических личностей были его постоянным чтением. Особо любил читать о Петре, когда тот еще не был знаменит, а был резок от застенчивости, много знал о нем и любил его. Часто он просил читать ему сочинения историков — Карамзина, Соловьева… Отдельные места просил перечитывать. Я же записывала в свои тетради то, на что он обращал внимание. Вот, к примеру, что я записала из сочинений историка Забелина: «История зависит от искусства и умения или даже намерения писателей изображать в славе или унижать народные дела, как и деяния исторических личностей…» Или: «История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает действительный мир». Или: «Всякая прекрасная выдуманная речь безобразит историю, посвященную не славе писателя, не удовольствию читателя и даже. не мудрости нравоучительной, но только истине, которая уже сама собою делается источником удовольствия и пользы». И наконец: «Историк не произведет золота из меди, но должен очистить и медь. Открывать великое, где оно таится, и малому не давать прав великого».

Мне думается, что все написанное Кузнецовым тоже призывает поразмыслить и теперь над проблемами серьезными и даже подсказывает, над какими.

Сам он читал всегда много и когда работал, и, конечно, на отдыхе, а потом — в отставке. Читал по-своему, по несколько раз перечитывая то, что особенно нравилось, часто замечая то, что другие легко пропускали. Всегда следил за текущей литературой — знал все выходившие романы, удивительно умел выбирать значительное и, быстро перелистывая, откладывал в сторону то, что плохо и трафаретно. Любил стихи Алексея Константиновича Толстого (мы купили четырехтомник старого издания, когда во МХАТе пошла пьеса «Царь Федор Иоаннович»), особенно те, где сказано, что «страна у нас большая, порядка только нет». Тогда их мало цитировали. Это теперь они вошли в моду — все вдруг увидели беспорядок и заговорили, заговорили хором. Любил читать и Льва Николаевича Толстого, и Алексея Николаевича Толстого, особенно его книгу «Петр I». С Алексеем Николаевичем был знаком. В период его работы над трилогией он, бывало, заходил к Николаю Герасимовичу, и тот показывал ему старинную карту с изображением полуострова Гангут (Ханко), около которого происходило Гангутское сражение. «Где же точно тащил Петр свои корабли через перешеек?» — добивался Толстой. Потом попросил показать военно-морской флаг того времени и объяснить, чему равен в наши дни чин шаутбенахта — в таком звании воевал со шведами Петр Великий.