Читать онлайн «Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940-1945». Страница 45

Засим последовал перевод голландской группы в Станислав в Польской Галиции. Мы все покрылись холодным потом при мысли об их скором отправлении, а наши сердца обливались кровью от сострадания коменданту Станислава.

По пути в Польшу мы упустили только одного голландца — одного из кузенов ван Линдена; шестьдесят же оставшихся превратили Станислав в настоящее осиное гнездо. Позже из этого лагеря многие бежали — намного больше, чем убежали бы из Кольдица. Вот вам еще один пример очередной ошибки ОКВ: оно смешало закоренелых беглецов с относительно безвредными пленными. Старые узники бежали — невинные заражались той же идей.

В июле пришел приказ о переводе французов и бельгийцев в офлаг 1 °C в Любеке. Переезд происходил в два приема, примерно по сотне человек за раз. Первая группа покинула замок 7-го числа и прибыла на место в том же составе и без инцидентов. Веселье началось со второй группой, отправившейся в путь через шесть дней. К этому времени, я полагаю, пленные, остававшиеся в Кольдице, уже выяснили детали процедуры отправки.

Количество багажа, которое везли с собой пленные, было огромным. Так было всегда. Коробки, мешки, картонки, кучи одеял, картонные чемоданы и так далее. Наша единственная повозка еле-еле тащилась между замком и станцией.

Из кучи личных вещей мы выудили двух потенциальных беглецов; одним оказался лейтенант Клэн, де голльский офицер, а вторым Джайлз Ромилли! Последнего мы поймали только потому, что, к счастью, поставили часового охранять багаж на железнодорожной станции. Он и поймал Ромилли, когда тот вылезал из своего ящика. Услышав, что Ромилли был снова пойман, наш комендант задумчиво провел пальцем по воротнику. Именно ему пришлось бы отвечать, и отвечать собственной головой, если бы Эмиль бежал.

В свое время в Любек прибыла и вторая группа французских офицеров, тоже без потерь. Слишком хорошо, чтобы быть правдой? И верно, через некоторое время мы заметили трех незнакомцев в британской группе, к тому времени ставшей единственной национальностью, представленной в так называемой ими «оккупированной союзниками территории в Германии».

Мы обнаружили подмену. Три французских офицера остались в Кольдице, а три перебежчика отправились в Любек вместо них. Мы отослали трех французов, а Любек вернул нам их «тезок».

Однако из этих троих вернувшихся «домой» только двое оказались настоящими британскими офицерами, третий был французом. Он хорошо говорил на английском языке — точно так же, как лейтенант Барратт, канадский военнопленный, хорошо говорил по-французски. Двойной блеф — и Любек попался на удочку. Француз отправился обратно, а Питер Барратт в свое время вернулся к нам.

Путаница в этих больших лагерях, рассчитанных на несколько тысяч офицеров, творилась такая, что в конце концов меры безопасности свелись к простому пересчету заключенных — полная идентификация личности стала практически невозможной. Оставалась по-прежнему проверка отпечатков пальцев, по что, если десяток-другой пленных окажутся не теми, за кого себя выдают? Думаю, в некоторых лагерях предпочитали «не будить лихо, пока тихо».

После отправки тех, кто придавал Кольдицу интернациональный характер, я еще долго размышлял об этих различных национальных группах.

Мы в штате в Кольдице знали и понимали, что пленные будут считать своим долгом продолжать некое подобие холодной войны против нас даже в плену. Мы бы здорово удивились, будь оно иначе. Мы знали, что сотрудничество в течение военных действий считалось предательством и, разумеется, позором. Мы, немцы, тоже придерживались тех же стандартов военного долга и чести. В конце концов, традиции различных европейских офицерских корпусов имеют один источник, выдалбливавшийся веками непрекращающейся войны между нациями.

Пока мы находились в Кольдице, я придерживался следующего правила: «Поступай так, как тебе бы хотелось, чтобы поступали с тобой!», и придерживался его до конца.

Возможно, довольно опрометчиво отождествлять частное с общим и наоборот, но голландская компания была, по моему мнению, уникальна. Я бы сказал, что они и вправду стояли «один за всех и все за одного». Со стороны голландцев никогда не было никаких «нонсенсов», а среднее количество их побегов занимало первое место из всех наций в Кольдице. Их поведение как военной единицы было непогрешимо, не только в дисциплине, но и в безжалостной и активной враждебности к нам.

Надо сказать, что эти люди были элитой голландской колониальной армии, и, хотя некоторые из них были смешанных кровей, в духе все они были отлиты из единой формы. Я бы предпочел видеть их в качестве союзников, нежели врагов.

Изобретательность и энергия французов нередко заставляла призадуматься: но почему так часто они, если я могу так выразиться, опускались до глупых и личных нападений на меня и на других представителей немецкого личного состава? Разве не могла французская компания удовлетвориться своим и без того великим вкладом в общий котел успехов пленных, не прибегая к детскому и, как оказалось, крайне неэффективному поведению, служащему, несомненно, лишь для очередного подтверждения легендарного комплекса ненависти, издавна существовавшего между нашими двумя странами? С чем я никогда не мог примириться, так это с помощью, оказываемой французским религиозным и медицинским персоналом беглецам. Согласно Женевской конвенции, эти люди считались привилегированными, и их действия, на мой взгляд, являли собой злоупотребление данными им привилегиями, а значит, и самой конвенцией.

Последний представитель польской компании покинул Кольдиц, отправившись в Шпицберг в Силезии, в августе 1943 года. Поляки отличались двумя фанатизмами, особенно запечатлевшимися на моей памяти. Одним была любовь к их стране — земле, так редко бывшей их собственной, так долго желанной, так недолго знакомой — всего двадцать лет — с 1920-го по 1939 год. Другим — ненависть к Германии. Поляки буквально кипели от злости на нас, но в Кольдице их поведение было примерным.

С отправкой польских офицеров Кольдиц прекратил свое существование как интернациональный лагерь. Две трети его обитателей были переведены в иные места, остались лишь около двух сотен британских офицеров, включая «деголльцев», и один или два американца. Мы в комендатуре начали надеяться, что теперь-то жизнь в этом лагере в его новой форме поутихнет. Для подобных предположений существовало несколько причин.

Во-первых, немецкие неудачи на основных фронтах давали основания пленным верить в близость конца войны, а значит, они легче шли на ненужный риск при побеге. Во-вторых, побег теперь стал крайне труден. По всему внешнему периметру зданий мы вкопали микрофоны, записывавшие даже звук шагов часовых. Все стены на стыке между их двором и нашим были опутаны сетью сигнальных проводов, спрятанных под штукатуркой на нашей стороне. Мы снова ужесточили приказ караульным требовать пропуска ото всех проходящих мимо них и строго наказывали тех, кто так не делал. Но самым слабым местом во всей нашей обороне, как прежде, оставался не механический, а человеческий фактор.