Читать онлайн «Русский капитал. От Демидовых до Нобелей». Страница 50

Деловая репутация Фирсановой была вне конкуренции. Она не нуждалась в шумной рекламе, поэтому объявление об открытии нового торгового ряда отличалось предельной лаконичностью.

«Открытие Пассажа последует 7 февраля с. г., о чем и доводим до сведения господ покупателей» – это сообщение появилось в московской прессе в начале 1906 года.

Народу на открытие собралось множество. И не зря – в Петровском пассаже, построенном по проекту архитектора Калугина, со стеклянным сводом, который создал инженер Шухов, было на что посмотреть. Здесь, в двух торговых галереях, были представлены самые знаменитые российские и зарубежные фирмы, предлагавшие покупателям весь возможный ассортимент товаров. В принципе, с открытием Петровского пассажа необходимость в других магазинах в центре Москвы вообще отпала. Ни по представительности, ни по удобству, ни по красоте отделки они просто не могли тягаться с детищем первой российской бизнес-леди.

И сегодня Петровский пассаж является одним из самых солидных торговых предприятий Москвы.

Двухярусные торговые линии соединяют улицы Петровку и Неглинную.

Здание построено архитектором С. М. Калугиным под влиянием стиля модерн; в конце 1980-х – начале 1990-х годов проведены реконструкция и реставрация

В 1921 году в простенке между входами в пассаж (на Петровке) по плану монументальной пропаганды был установлен барельеф «Рабочий» скульптора М. Г. Манизера – одно из лучших произведений первых лет советской власти

Даже революция не смогла сразу «расправиться» с роскошью одного из главных магазинов страны. Именно здесь в начале 1920-х годов проходили аукционы по продаже царской утвари, а во времена НЭПа Маяковский писал о Петровском пассаже так.

В 1930-х годах почти весь первый этаж был отдан тресту «Дирежабльстрой», во второй этаж въехали сразу несколько советских учреждений, а из третьего была устроена огромная коммунальная квартира.

Но это в 1930-х. А тогда, в первом десятилетии нового века, ни сама Вера Ивановна Фирсанова, ни ее новый друг и поверенный во всех делах блестящий юрист Виктор Лебедев даже и не догадывались о тех сюрпризах, которые готовила им на ближайшее будущее переменчивая судьба.

Иван Григорьевич был одним из немногих московских купцов, постоянно державших при себе крупные суммы наличных. Не потому, что он не доверял банкам или любил деньги, нет. Просто в таком деле, как покупка недвижимости, эти суммы могли потребоваться в любой момент. Часто от того, можешь ты сразу оплатить сделку или нет, решалась судьба крупного мероприятия.

Однажды к нему пришел некий поляк и предложил поучаствовать в выгодном деле: одни его знакомые продавали имение, и он мог устроить дело так, чтобы хозяева продали его за 700 000 рублей, притом что стоимость имения превышала 1 000 000 рублей. Поляк рассчитывал, что на деньги купца они могли бы купить землю, затем выгодно ее продать, а разницу разделить поровну. Иван Григорьевич обещал подумать, посмотреть хозяйство и дать ответ. Приказчик, посланный им по адресу, сообщил, что дело действительно выгодное. Кроме того, по данным приказчика, на продаваемой земле жило довольно много арендаторов, которые хотели бы приобрести свои арендуемые участки в собственность. После такого ответа Фирсанов пригласил к себе поляка и предложил ему следующий вариант: землю покупает он один, а поляку за содействие выплачивает 30 000 комиссионных. Вариант поляка не устроил, и он отправился искать других инвесторов. Однако ни у одного купца такой большой суммы свободных наличных не было, а время шло, и имение могли перехватить другие покупатели. В конце концов он согласился на условия Фирсанова. Вскоре земля была куплена, поляк получил свои 30 000, после чего Иван Григорьевич предложил арендаторам купить занимаемую ими землю. Те согласились и уже спустя короткое время выплатили Фирсанову 800 000 рублей. При этом у купца оставались пахотные земли старых хозяев, обширные леса и усадьба. Все это он вскоре продал за миллион.

Память человечества чрезвычайно коротка. Уже никто не помнит, кто такие были Поляковы. А между тем еще каких-нибудь сто лет назад эта фамилия гремела по России громче, чем гремит сейчас, к примеру, фамилия Абрамовича.

Поляковых обожали. Поляковых ненавидели и презирали. Поляковых боялись. Поляковы скупили всю Россию. Поляковы – надежда России. Поляковы – позор России.

Все разговоры конца позапрошлого и начала прошлого века так или иначе сводились к этим братьям – Якову Соломоновичу Полякову, крупному таганрогскому банкиру, Самуилу Соломоновичу Полякову, железнодорожному королю, построившему больше половины российских железных дорог, и Лазарю Соломоновичу Полякову, младшему из братьев, «московскому Ротшильду», как его величали в России и за рубежом, банкиру, рядом с которым великий Рябушинский выглядел как молоденькая овечка рядом с племенным быком, человеку, лично или через подвластных ему лиц контролировавшему большую часть проходящих через страну денежных потоков.

В 1842 году в семье мелкого оршанского купца Соломона Лазаревича Полякова, занимавшегося винным откупом (одним из немногих доступных еврейскому предпринимателю того времени видов бизнеса), родился третий сын. В честь дедушки сына назвали Лазарем. Ребенок рос спокойным, послушным. Он хорошо учился, с успехом закончил еврейскую гимназию при оршанской синагоге и в 1860 году определился как «оршанский купец без состояния при капитале своего отца».

За год до этого в России произошло поистине историческое событие: император Александр II принял закон, разрешающий еврейским предпринимателям селиться за пресловутой «чертой оседлости». Для них были открыты места, куда ранее въезд строго воспрещался: обе российские столицы. Глупо было не воспользоваться такой возможностью и не покинуть давно опостылевшую Оршу. Вот что писал об этом периоде (начало 1860-х годов) один из современников Соломона Полякова: «В выходцах из черты оседлости происходила полная метаморфоза: откупщик превращался в банкира, подрядчик – в предпринимателя высокого полета, а их служащие – в столичных денди… Образовалась фаланга биржевых маклеров (“зайцев”), производивших колоссальные биржевые обороты. В Петербурге появилось новое культурное ядро еврейского населения: возникла новая, упорядоченная община взамен прежней, управлявшейся николаевскими солдатами… Один петербургский еврей-старожил говорил мне: “Что тогда был Петербург? Пустыня; теперь же ведь это Бердичев!”»