Читать онлайн «Русский капитал. От Демидовых до Нобелей». Страница 36

Не знаю, какая размолвка произошла у отца со старшим сыном Григорием, но практически все имущество, кроме небольшого денежного пая, по завещанию отошло младшему из сыновей – 16-летнему Василию Федоровичу.

Василий, невзирая на молодость, взялся за дело лихо. К отцовской фабрике он докупил еще две и выкупил все окрестные дома, сады и огороды. К концу 1830-х годов ему полностью принадлежал уже целый городской квартал, обозначавшийся на плане городского головы римской цифрой IV, а в простонародье называвшийся, естественно, Демидовским. Рядом располагался примерно такой же по размерам Сеньковский. К братьям Осипу и Ивану Сеньковым были посланы сваты (Василий Демидов просил Осипа и Ивана отдать ему в жены их сестру Авдотью), и вскоре состоялось венчание. Клан Демидовых – Сеньковых установил полный контроль над большей частью города.

Уже через год Авдотья принесла мужу первенца – румяную Анастасию. Затем была Параскева, потом Авдотья, Елизавета, Александра, Ольга и Надежда. Только в 1842 году родился единственный сын и главный наследник дедовского дела – Василий Васильевич Демидов.

Если бы эту главу сочинял киргизский акын, он бы, наверное, начал ее так. Был когда-то в Тургайском степном краю седьмой аул (аул № 7 – официальный адрес). Жил в том ауле славный бай и батыр Алдар. Имел Алдар верблюдов во множестве, а лошадей было у него, как звезд на небе. Но не было у Алдара счастья, отвернулся от него Аллах и долгие годы не давал ему ребенка…

Короче, с детьми Алдару не везло. Нельзя сказать, что их не было, напротив, было немало, но до годовалого возраста никто не доживал. Стоило дать ребенку имя, как он через пару недель отдавал душу Аллаху. Отметив эту ужасную связь, Алдар пошел на хитрость и очередной своей дочке не давал имя, пока ей не исполнилось 5 лет. Только когда уже ничто не предвещало тревожного исхода, когда девочка бегала, вовсю лопотала, помогала по хозяйству и вообще выглядела на удивление здоровой и бодрой, отец решил назвать ее Ульмесек, что в переводе означало «не умирающая».

Однако обманывать судьбу – занятие не только тяжелое, но и неблагодарное. Вскоре после того, как девочка получила имя, на хозяйство Алдара напали кочевники. Силы были неравны, и Алдару, несмотря на его батырское звание, пришлось срочно отступать, спасая то, что можно было спасти. Во время этого отступления девочка и отстала от семьи, вывалившись ночью из кибитки. Несколько дней она бродила по степи, пока не наткнулась на казачий отряд. Казаки подобрали маленькую подружку степей и отвезли в станицу Троицкую, где отдали на воспитание небогатой помещице. Та девочку воспитала, выучила русскому языку, покрестила ее под именем Екатерины Степановой в православную веру и пристроила к работе по дому.

Когда девушка подросла, она встретила в станице поляка Николая Плевака, сосланного сюда, в киргизскую степь, за участие в польском восстании 1831 года и работавшего мелким чиновником на Троицкой таможне. Таможенник понравился девушке, да и раскосая Екатерина-Ульмесек произвела на таможенника приятное впечатление. Результат такого взаимного расположения мир узрел спустя девять месяцев. Ребенок получил имя Дормидонт. Барыня стерпеть позора не смогла и выгнала девушку из дома. Отныне Екатерина жила у своего гражданского мужа. Они жили невенчанными, и все дети записывались «безотцовщинами», как «рожденные от установившейся связи от троицкой мещанки Екатерины Степановой, девицы».

13 (26) апреля 1842 года у Николая и Екатерины родился четвертый ребенок. Имя сыну дали Федор, а отчество Никифорович предоставил крестный отец, крепостной крестьянин Никифор.

Жить в Троицке Екатерине с детьми было тяжело. Мало того, что мизерных заработков сожителя еле-еле хватало на еду, так еще каждая собака тыкала в нее лапой, напоминая о том, что она живет «в блуде». Когда положение стало совершенно нестерпимым, она схватила своего младшего и любимого сына Федора и побежала топить, дабы тот смог избежать тяжкой участи «незаконнорожденного» изгоя. На счастье, как раз когда Екатерина, заливаясь слезами, укладывала младенца, которому еще и года не было, в мешок, рядом проезжал казак.

Узнав, что девушка замыслила, он упросил ее отдать ребенка ему на воспитание, пообещав, что вырастит из него «доброго рубаку» (дети мужского пола тогда в хозяйстве ценились довольно высоко). Екатерина протянула ему сверток, сама поплелась домой, а казак отправился восвояси.

И опять, на счастье, казаку навстречу попался отпросившийся со службы пораньше Николай. Когда он поравнялся с казаком, ребенок заметил отца и громко заорал. Плевак сразу узнал любимое дитя (а детей своих он действительно любил) и, выяснив, что произошло, забрал его домой.

Можно считать, что этот детский ор был первой защитительной речью Федора Никифоровича Плевако. Защищал он самого себя, и дело это блестяще выиграл.

Демидовская льняная империя росла и вверх, и вширь. Василий Федорович жадно скупал земли, до которых мог дотянуться, и строил на них фабрики и рабочие казармы. Заветной мечтой миллионера (а к началу 1850-х его состояние уже сильно перевалило за миллионный барьер) было создание безотходного предприятия замкнутого цикла. Построенная им в селе Ярцево под Вязниками льнопрядильная фабрика снабжала несколько его ткацких комбинатов сырьем – льняной пряжей. На комбинатах ткали полотна: фламское, рубашечное, подкладочное, палаточное, двунитку и равендук (признайтесь, что вы о таких тканях и не слышали даже); фламское полотно – это тонкая парусина, а равендук – парусина толстая. Отходы льнопрядильной и ткацких фабрик служили, в свою очередь, сырьем для фабрики писчебумажной (по-современному – целлюлозно-бумажной), производившей ежегодно порядка 100 000 стоп писчей и оберточной бумаги. Ремонтом испорченного оборудования занимались кузнечный и слесарный цеха, а поставкой запчастей – выстроенный в центре IV квартала чугунолитейный завод. Большинство этих предприятий были построены из собственного кирпича, производства демидовского кирпичного завода.

К концу 1850-х годов все фабрики Демидовых были механизированы: на них установили паровые машины мощностью по 80 лошадиных сил каждая, благодаря которым рабочие могли обслуживать сразу несколько станков. В цехах провели газовое освещение, что позволяло работать и ночью.

Рабочие вовсе не были в восторге от этих нововведений. Они называли Василия Федоровича, как и его молодого сына и преемника, мироедами, дикими барами и при любой возможности старались поломать дорогую импортную технику.