Читать онлайн «Бутлеров». Страница 53

Вильд, а за ним и Гадолин называли профессора Технологического института Ф. Ф. Бейльштейна (1838–1906). Кокшаров, желая найти компромисс, предложил внести в список всех трех кандидатов. Бутлеров не стал возражать против этого предложения, оставляя за собой право изложить перед Академией свое мнение о научных заслугах каждого.

По уставу комиссия должна была представить список кандидатов «с изложением заслуг каждого кандидата порознь и с письменным удостоверением готовности его к принятию предложенного места». Казалось бы, что Бутлерову, как химику, и естественно было писать о научных заслугах химиков. Однако Вильд, а за ним и Гадолин, восстали против этого, а комиссия предпочла при таком положении не делать никакого донесения и в результате подвергнуться, по истечении шести месяцев, закрытию. После этого предоставлялось право ординарным академикам, числом «не ниже трех, преимущественно принадлежащим к тому разряду, в который должен вступить предлагаемый кандидат», предложить кандидатов по своему усмотрению и выбору.

Летом 1880 года шестимесячный срок истек, и в октябре Бутлеров, Чебышев, Кокшаров и Овсянников представили кандидатуру Менделеева. В представленном заявлении четырех академиков первенство Менделеева перед другими русскими химиками убедительно доказывалось значением его трудов и многочисленными отзывами европейских химиков о его ученых трудах.

Баллотировка, произведенная в заседании физико-математического отделения 11 ноября 1880 года, дала отрицательный результат: большинство отделения не признало заслуг Менделеева. Все это свидетельствовало о том, что дело заключалось совсем не в научных заслугах кандидата.

Хорошо известно, какой бурей протеста встречено было забаллотирование Менделеева. Со всех сторон — и от отдельных лиц, и от учебных заведений — посыпались заявления, началось демонстративное избрание Менделеева в почетные члены — научных обществ. Русские химики почти все без исключения, телеграммами и письмами, заявили свое уважение к высоким заслугам Менделеева и выразили резкое порицание академическому большинству и проводимой им политике по отношению к русскому естествознанию.

Четырнадцать членов физико-математического факультета Московского университета писали Менделееву:

«Для людей, следивших за действиями учреждения, которое, по своему уставу, должно быть «первенствующим ученым сословием» России, такое известие не было вполне неожиданным. История многих академических выборов с очевидностью показала, что в среде этого учреждения голос людей науки подавляется противодействием темных сил, которые ревниво закрывают двери Академии перед русскими талантами. Много раз слышали и читали мы о таких прискорбных явлениях в академической среде и говорили про себя: «Quousque tandem?»[6] Но пора сказать прямое слово, пора назвать недостойное недостойным. Во имя науки, во имя народного чувства, во имя справедливости мы считаем долгом выразить наше осуждение действию, несовместному с достоинством ученой корпорации и оскорбительному для русского общества».

Рассказывая впоследствии в своей статье «Русская или только императорская академия в С.-Петербурге?», появившейся в газете «Русь» в январе 1882 года, о забаллотировании Менделеева, Бутлеров напомнил, между прочим, о первых своих попытках ввести Менделеева в Академию.

В 1874 году, когда в комиссии, обсуждавшей вопрос о замещении освободившегося кресла физики, выдвигалась кандидатура Менделеева, раздавались голоса, что Менделеев не физик, а химик. Теперь же среди возражений против Менделеева было и замечание о том, что Менделеев не химик.

В записках К. С. Веселовского по поводу настойчивых и неоднократных попыток Бутлерова ввести Менделеева в Академию говорится:

«Академик Бутлеров, бывший в то же время и профессором университета, вел постоянно открытую войну против Академии и в угоду своих университетских товарищей не раз пытался провести Менделеева в академики, вопреки желанию большинства членов физико математического отделения… Когда открылось вакантное место ординарного академика по технологии, упрямый и злобствовавший на Академию Бутлеров предложил на него Менделеева, зная очень хорошо, что в пользу этого кандидата не состоится необходимого большинства голосов, но злорадостно рассчитывал вызвать неприятный для Академии скандал».

Напомним, что дело с забаллотированием Менделеева не закончилось этим скандалом.

В 1886 году, когда после смерти Бутлерова вновь открылась вакансия академика, академик Фаминцын писал в докладной записке тогдашнему президенту Академии Д. А. Толстому, представляя снова Менделеева:

«Произведенное несколько лет назад забаллотирование Д. И. Менделеева, вопреки заявлению как представителя химии в академии, так и всех остальных русских химиков, произвело на ученых русских удручающее впечатление и, к сожалению, не только умалило расположение к главнейшему из ученых учреждений России, но и в значительной степени уронило прежнее к ней уважение. Стало ясным, что не оценкой ученых трудов и не научными заслугами кандидата, а какими-то посторонними соображениями руководствовалось большинство академического собрания, забаллотировавшее профессора Менделеева.

До сих пор русские ученые не могут простить, академии этого проступка».

Однако и на этот раз восторжествовала реакционная «немецкая партия», и Менделеев снова был забаллотирован.

Решительно все ученики и друзья Бутлерова в своих воспоминаниях связывают поразившую всех неожиданностью смерть его с теми волнениями, которые доставляла ему борьба за русскую науку в Академии.

Попытка провести в Академию Менделеева была только одним из эпизодов этой борьбы с реакционным большинством в Академии.

Так, например, в то же физико-математическое отделение было внесено предложение об избрании известного ученого О. А. Баклунда в адъюнкты по астрономии. Естественно, что Бутлеров не мог не воспротивиться попытке ввести в Академию молодого ученого, не говорящего по-русски и не обладающего русской ученой степенью, в то время как заслуженные русские астрономы, в том числе и крупнейший из них, имеющий мировое имя Ф. А. Бредихин (1831–1904), остались даже не названными в представлении.

После забаллотирования Менделеева, представление Баклунда являлось прямым оскорблением русской науки. Возражать в отделении было бесполезно, и Баклунд был избран. Но при обсуждении вопроса в общем собрании Академии Бутлеров и Фаминцын представили в письменном заявлении веские и горячие возражения.