Читать онлайн «Бернард Больцано». Страница 26

Выдающимся в философии математики и науки было открытие Больцано недифференцируемых функций, или, говоря языком геометрии, кривых, не имеющих ни в одной точке касательных. Это открытие ранее приписывалось известному немецкому математику Вейерштрассу, но выяснилось, что значительно раньше его оно было сделано чешским мыслителем. Открытие недифференцируемых функций наряду с открытием неевклидовых геометрий знаменует начало нового периода в развитии математики и в разработке гносеологических проблем науки. Н. Бурбаки[3] замечает, что с исследования кривых без касательных, построенных Больцано и Вейерштрассом, «началась вся патология в математике» (см. 36, 27). Интуиция в той форме, в какой она понималась Декартом, с одной стороны, и Кантом — с другой, оказалась полностью дискредитированной как средство доказательства и критерий достоверности. Начинается этап формализации математики. Закладываются основы аксиоматически-дедуктивного построения математических дисциплин. Больцано одним из первых разрабатывает аксиоматический метод как общенаучную, логическую процедуру. Положение о не-наглядности понятийного знания становится у чешского философа основополагающим, и он стремится подкрепить его онтологическими соображениями. Так, он пишет: «Заключение от невосприятия к несуществованию получается при нежелании допустить, что все конечные субстанции подлежат никогда не прекращающемуся изменению», а «представить себе в чувственном образе, что каждое, даже самое короткое, мгновение, как, например, один миг, заключает уже бесконечное множество целых промежутков времени, — это задача, конечно, трудная для нашего воображения. Довольно и того, что мы понимаем это умом и признаем, что иначе оно и не может быть…» (8, 73; 100). Гносеологические установки рационализма XVII–XVIII столетий используются Больцано как важнейшее методологическое средство. Уместно в этой связи напомнить слова В. И. Ленина: «Представление не может схватить движения в целом, например, не схватывает движения с быстротой 300000 км. в 1 секунду, а мышление схватывает и должно схватить» (7, 209). Но Больцано, как и все рационалисты, недооценивает роль эмпирического, чувственного познания, познания, связанного с экспериментом, а поэтому умаляет и значение наглядности. Несмотря на то что теоретическое познание лишено наглядности, носит нечувственный характер, оно сохраняет определенную генетическую зависимость от восприятия и, кроме того, выражено в чувственной форме речи, знаков и т. д., служащих необходимой формой бытия знания. Это обстоятельство игнорируется чешским мыслителем. Предложения- и истины-в-себе, по его мнению, имеются помимо существования и функционирования языка. Следует сказать, что проблема так называемой интеллектуальной интуиции, которую ставит рационализм, по существу снимается в философии Больцано, поэтому совершенно беспочвенны утверждения о чешском мыслителе как об интуитивисте (см. 48, 416).

Положение о не-наглядности понятий является для Больцано исходным при разработке аксиоматического метода. Аксиомы суть недоказуемые предложения. Составные части любой аксиомы просты, т. е. субъект и объект аксиомы не могут быть расчленены на более простые понятия. Критерием простоты понятия является отсутствие для него видового отличия. Если взять понятие точки, то родовым по отношению к нему будет понятие предмета вообще, а еще шире — понятие представления вообще. Но при попытке найти видовое отличие обнаруживается, что им является само понятие точки (см. 16, 35). Очевидность не может быть критерием при выборе аксиом, так как она допускает бесчисленные различия в степени и нельзя определить, какая степень достаточна для аксиом. Очевидность истины зависит также от многих случайных обстоятельств, например от нашего опыта, обучения и т. д. Для различных людей степень очевидности тех или иных истин различна. То, что очевидно для одних, может не быть таковым для других (см. там же, 40–41). Многие положения, которые у Евклида считались аксиомами, на самом деле ими не являются, полагает Больцано. По его мнению, положение о параллельных прямых не аксиома. Его рассматривали в качестве таковой лишь потому, что не могли доказать. Философ ошибался. Он был одним из тех математиков, которые безуспешно пытались доказать постулат о параллельных, т. е. вывести его из других аксиом как теорему. Для того чтобы быть аксиомой, совсем не обязательно, полагает Больцано, обладать свойством очевидности. Многие теоремы значительно яснее и очевиднее, чем аксиомы, из которых они выводятся.

В логике у Больцано рассматриваются такие важнейшие характеристики аксиоматической системы, как полнота, непротиворечивость, независимость. Он делает первые шаги к формализации аксиоматических систем. Однако он остается еще в рамках содержательного понимания аксиоматической теории. Отсюда проистекает и существенный недостаток его учения — непонимание относительности аксиом и теорем. «Аксиомы, — пишет он, — являются предложениями, которые рассматриваются в объективном отношении всегда только как основания и никогда как следствия» (там же, 43). Вполне понятно, что это объясняется и убеждением в абсолютной неизменности сферы истин-в-себе и ее независимости от реальности и языка. Но как мы теперь знаем, выбор истинных высказываний в качестве аксиом неоднозначен. Если в геометрии Евклида взять в качестве аксиомы положение «Сумма углов треугольника равна 180°», то постулат о параллельных окажется теоремой, т. е. доказуемым предложением. В Гильберт-Аккермановской аксиоматической системе логики высказываний закон исключенного третьего выводится как теорема. В традиционной логике этот закон рассматривается как аксиома.

Если под обоснованием Больцано понимает аксиоматически-дедуктивный метод, то второй вид доказательства — удостоверение истины — он считает вспомогательной научной процедурой, которая не соответствует объективной связи истин, потому что та либо неизвестна, либо отсутствует среди истин созерцания. Цель удостоверения не доказательство объективной истины, а приведение к убеждению, подкрепление обоснования или замена его, если обоснование неизвестно. Больцано считает, что в таких науках, как математика и учение о нравственности, почти каждое предложение можно вывести из его объективных оснований. В эмпирических науках это возможно лишь в редких случаях, так как основания в этих науках нам или совсем неизвестны, или известны лишь частично (21, 4, 261). Но даже при незнании оснований, полагает ученый, наше мнение, почерпнутое из различных источников, и прежде всего из эмпирического наблюдения, имеет ценность, так как побуждает к дальнейшему исследованию. Удостоверение значительно повышает также вероятность доказываемого положения. Например, если при поиске убийцы на кого-то падает подозрение, то неприязненные отношения с убитым, угрозы, наличие оружия и т. п., не являясь доказательством, увеличивают степень вероятности вины подозреваемого. Больцано утверждает, что отсутствие у многих философов понимания различия между объективным основанием и средствами его познания вело к смешению обоснования истины с ее удостоверением. Истины теоретических наук не могут, по его убеждению, быть выведены из эмпирических научных дисциплин. Истины, например, алгебры, арифметики не могут быть выведены из прикладной математической дисциплины — геометрии. Предпринимавшиеся ранее попытки такого выведения являются удостоверением, но не обоснованием. Напротив, истинность эмпирических, или прикладных, дисциплин может быть обоснована истинами теоретических, или понятийных, наук. Так, закон гравитации, полученный эмпирическим путем, в дальнейшем может быть выведен априорно из теоретической физики (см. 17, 27). Больцано, конечно, не считает, что все эмпирические законы и положения должны быть выведены в конце концов из априорных оснований. Для эмпирических наук объективным основанием могут быть и эмпирические истины. Так, в астрономии, химии, утверждает он, состоящих частью из эмпирических, частью из понятийных истин, имеются основания, которые, хотя и являются по своей природе чистыми априорными истинами, не могут быть доказаны на основе одних чистых понятий и предложений, а требуют опытного подтверждения (см. 21, 4, 194). Однако на основе только одних эмпирических данных доказательство невозможно. Каждое доказательство из опыта опирается не только на предложения восприятий, или апостериорные предложения, но и на априорные истины, которые в большинстве случаев не формулируются явно. Из предложений восприятий нельзя вывести даже истину о том, что каждое восприятие должно иметь причину (см. там же, 289).