Читать онлайн «Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»». Страница 38

Хаксли радушно встретил русского ученого, который был ему известен как по публикациям, так и по письмам Геккеля и Дорна. «Я много виделся с ним, — писал он Дорну о пребывании в Лондоне Миклухо-Маклая, — и он поразил меня как человек весьма значительных способностей и энергии»[258]. Хаксли поделился с Николаем Николаевичем своими воспоминаниями о плавании на «Ратлснейке», дал практические советы, обсудил с ним зоологические и антропологические проблемы, которые следовало бы включить в программу задуманной экспедиции.

По просьбе Хаксли Миклухо-Маклай был принят в британском Адмиралтействе. Главный гидрограф Адмиралтейства контр-адмирал Дж. Ричарде и ученый-океанограф У. Карпентер показали ему «аппараты, которые касаются исследования дна на больших глубинах». Эти аппараты были успешно испытаны в 1869 году в Северной Атлантике, причем удалось достать «образчики дна из глубин 26 тыс. фут»[259]. Интерес, проявленный Николаем Николаевичем к такому оборудованию, был не случаен: он решил использовать длительное морское путешествие к берегам далекой Океании для проведения в пути океанографических исследований. Интересные сами по себе, пользовавшиеся неизменным вниманием в ученом мире, эти изыскания могли бы снискать ему новых сторонников в отделении физической географии и в совете РГО.

Николай Николаевич выехал из Лондона 30 апреля. Ускорить отъезд ученого вынудили участившиеся приступы малярии, которые он приписывал местной «скверной погоде», и дороговизна проживания в английской столице[260]. Он составил список необходимого экспедиционного оборудования, но мало что смог приобрести из-за отсутствия средств.

На сэкономленные деньги Миклухо-Маклай вернулся через Брюссель в Йену, где, как он писал, «мне жизнь сравнительно очень, очень мало стоит»[261]. Он поспешил завершить работу над второй частью монографии, ограничившись в ней описанием только среднего мозга хрящевых (ганоидов) и костистых рыб. Автор обещал читателям «в ближайшее время разработать некоторые вопросы, касающиеся мозга ганоидов и костистых рыб и дать более подробное сравнение их с мозгом селахий», но — захваченный другими научными проблемами — не осуществил этого намерения.

Миклухо-Маклай начал готовиться к возвращению в Россию — сортировать книги и другие вещи, которые накопились у него за годы жизни в Германии: какие взять с собой, какие оставить на хранение в Йене[262]. Но денег на дорогу у него не было. «Можно было бы устроить это дело еще иным образом, — писал он Ольге 12 мая, — достать денег только на дорогу и скрыться из Йены в один прекрасный день (именно так поступили, как упоминалось выше, он и Мещерский летом 1869 года. — Д. Т.). Но как тогда устроить с вещами? Неудобно! Глупо зависеть от такой дряни, как от денег!»[263] Наконец Екатерина Семеновна сжалилась над своим непутевым — как она считала — сыном и прислала денег, за которые он поблагодарил ее в письме от 24 мая. Теперь появилась возможность пару раз съездить к издателю в Лейпциг, где Миклухо-Маклай консультировался также с известным физиологом профессором Й. Чермаком. Но главное, что оставалось еще предпринять Николаю Николаевичу до возвращения в Россию, — это посетить Берлин и установить там контакты с профессором Вирховым и его коллегами.

Рудольф Вирхов (1821 — 1902) — выдающийся врач, ученый и политик умеренно либерального направления, основатель современной патологической анатомии, профессор медицинского факультета Берлинского университета — в 1860-х годах увлекся науками о человеке. В 1869 году он основал Берлинское общество антропологии, этнологии и доистории (археологии), президентом которого оставался многие годы. Вирхов не принял учения Дарвина и спорил на различных съездах и конференциях с популяризатором этого учения Геккелем, утверждая, будто эволюционная теория и разработанный «йенским еретиком» философский монизм расчищают дорогу социализму. Миклухо-Маклаю едва ли были по душе эти воззрения Вирхова, но тот не пытался навязывать их молодому русскому ученому. Он с уважением принял Миклухо-Маклая, снабдил его методическими пособиями для проведения полевых антропологических исследований, пригласил печататься в изданиях общества.

Миклухо-Маклай отвез своему издателю выправленную корректуру второй части монографии и, не дожидаясь выхода книги в свет, 17 июля отправился пароходом — это было дешевле, чем поездом — из Штеттина в Петербург.

Так начиналась статья Миклухо-Маклая, план которой, судя по сохранившимся черновикам и наброскам, он составил еще до отправления в экспедицию, начал ее на борту «Витязя», продолжил после высадки на Новой Гвинее, но по каким-то причинам не довел до конца[264]. Опираясь на содержание статьи, но привлекая и другие источники, а также учитывая широкий исторический фон, попытаемся ответить на вопрос, который содержится в заглавии этой незавершенной работы.

Уже известная нам статья А. Петермана с призывом безотлагательно приступить к исследованию Новой Гвинеи подстегнула Миклухо-Маклая. Ученый понял, что не следует терять время, если желаешь стать там одним из первопроходцев. Но стремление отправиться на Новую Гвинею появилось у нашего героя еще до публикации статьи Петермана.

Для Миклухо-Маклая, с 1867 года искавшего возможность отправиться в далекую и опасную экспедицию, которая обогатит науку важными открытиями и сделает его имя известным в ученом мире, а возможно — и за его пределами, Новая Гвинея представлялась идеальным выбором. Несмотря на то, что открытие Новой Гвинеи европейцами началось еще в XVI веке, в 1860-х годах она, по существу, все еще оставалась для них terra incognita: не было сколько-нибудь точных сведений ни о площади этого огромного острова, ни об очертаниях его берегов, а его внутренние районы оставались совершенно неисследованными. Сравнительно лучше были известны некоторые участки северо-западного побережья, но и здесь научные изыскания почти не выходили за рамки рекогносцировок. Фактически не было начато изучение коренного населения Новой Гвинеи — папуасов; отдельные достоверные наблюдения уживались с самыми нелепыми вымыслами и легендами. Эту «целину» надеялся поднять Миклухо-Маклай.

При подготовке статьи ученому не нужно было делать реверансы перед советом РГО, а потому он смог откровенно обозначить свои научные приоритеты. Величественна и непознанна природа Новой Гвинеи, в частности ее животный мир, среди которого «могут скрываться органические формы, вполне для нас новые». Но, «не занимаясь по зоологии систематикою и не имея склонности к собиранию коллекций, интересных зоологу и географу», он решил не делать упор на зоологические исследования, хотя не отказывался от проведения наблюдений по широкому спектру естественных наук. В центр внимания Николай Николаевич решил поставить человека: «Я план странствования своего подчинил антропо-этнографическим целям, при которых всегда останется у меня время для специальных анатомических исследований»[265].