Читать онлайн «Зинин». Страница 53

В 1856 году, занятый поисками средств для синтеза хинина, английский химик Перкин решил испробовать окисление анилина хромовой смесью. Вместо ожидаемого хинина при реакции получалось какое-то темно-фиолетовое вещество, выпавшее в осадок.

Это была первая синтетическая анилиновая краска. А в том же 1856 году в Варшаве профессор Главной Школы Натансон получил другую красную анилиновую краску — фуксин.

Вскоре после этого последовало тем же методом проб, находок и ошибок изготовление ряда других анилиновых красок и положено было начало химии красителей.

Переходя от истории науки к истории техники, Николай Николаевич вспомнил гальванопластику Якоби, а гальванопластика напомнила о Гальвани, случайно открывшем электрохимический источник тока, имея дело с препарированными лягушками. Опыты с лягушками в конечном результате привели Сеченова к открытию рефлексов головного мозга.

— Но ведь это значит, что мысли, открытия, изобретения не рождаются в нашем мозгу сами собою! — взволнованно вскричал молчаливый седок, пугая извозчика. — Ведь это природа, окружающий мир рождают их в нашем мозгу! Господи, где головы у людей, если они не видят этого!

Извозчик потянул вожжи и остановился, а седок, решив в рассеянности, что доехал до дому, полез в карман за кошельком.

По заказу Николая Николаевича кассир, выдававший ему жалованье, сверх кредитных билетов клал еще туго завернутый в бумагу столбик серебряных гривенничков на чаевые и извозчиков. Не отрываясь от своих мыслей, Николай Николаевич вынул из кошелечка два гривенничка и положил их в открытую ладонь извозчика. Тот подергал шапку на голове и поехал дальше, а Николай Николаевич, сообразив, где он находится, свернул в тихий переулок ближайшим путем к дому, подсмеиваясь над собой.

«Итак, — продолжал думать Николай Николаевич, — и кузница Пифагора и ванна Архимеда, и люстра Галилея, и яблоня Ньютона, и гальванопластика Якоби, и динамит Нобеля — вовсе не случайности, как их обычно понимают, а совершенно необходимые закономерности мышления, строящегося иэ образов внешнего, мира, без которых никакая мысль невозможна! Вот о чем говорил когда-то нам и Лобачевский!» — вспомнил Николай Николаевич, испытывая то самое чувство удовлетворенности, которым заканчивается долгий путь творческих проб от ошибок к находкам и выводам.

Попрек Якоби: «Как это вам не пришло в голову!», оказывался неуместным, и дальнейшая история нобелевского динамита перестала интересовать пионера его применения в снарядах. Однако сама по себе она заслуживает некоторого внимания.

Динамит принес Альфреду Нобелю огромное состояние. Этот же динамит катастрофическим взрывом уничтожил завод и убил находившегося там Эмиля Нобеля, брата изобретателя. Потрясенный несчастьем, Альфред Нобель завещал часть своего состояния на выдачу так называемых Нобелевских премий, присуждаемых выдающимся деятелям науки, техники, искусства за исследования в области физики, химии, физиологии, медицины, за лучшее произведение литературы. Одна премия выдается как раз за труды, ведущие к разоружению и избавлению мира от войн!

Николай Николаевич случай с динамитом Нобеля ценил только как повод для размышлений о закономерности случайностей, необходимо присутствующих в творческой истории каждого исследователя, каждого изобретателя.

Творческий процесс на ранней поре развития науки и техники оказывался более ясным и доступным для понимания потому, что строился на непосредственном восприятии окружающего мира, общеприродной и социальной среды. На новом этапе развития науки и техники ученый-исследователь и конструктор воспринимают окружающий мир не только непосредственно органами чувств, не только посредством воспоминаний, но еще и посредством слова, видимого и слышимого.

Слово отражает в сознании объективный мир совершенно так же, как и непосредственное его созерцание или воспоминание о нем. Путем выработанных человечеством отвлеченных понятий, научных и художественных обобщений слово могущественным образом отражает в мозгу человека объективный мир, чем и объясняется в значительной степени высокое развитие современной науки и техники.

Однако сущность творческого процесса и мышления, как это ясно теперь видел Зинин, остается неизменной на любой ступени развития человека. Это он хорошо знал по себе.

Современники Зинина и вслед за ним все его биографы неизменно отмечают особую последовательность мысли в ходе его работ. Все его работы относятся к бензойным соединениям и в особенности к производным бензоина.

Действительно, в самой первой своей работе, напечатанной в либиховских «Анналах» в 1839 году, Зинин сообщает о найденном им новом удобном способе превращения горькоминдального масла в бензоин. В докторской диссертации Зинина появляется на сцену и другое вещество, именно горчичное масло, к которому потом возвратился Николай Николаевич, открывший соединения горчичного масла с аминами и нашедший способ синтезировать горчичное масло совершенно независимо от Бертеле и значительно раньше его.

И самую последнюю заметку, представленную в Академию наук за два месяца до смерти, Зинин посвящает распадению бензоина при перегонке и некоторым превращениям производных бензоина.

В этой характерной для творческой истории Зинина особенности решающую роль сыграла «случайность». Пристрастие ученого к производным масла горьких миндалей и бензоина объясняется обилием материала, которым он располагал. По просьбе Академии наук в химическую лабораторию академии присылалось из таможен все то масло горьких миндалей, которое подлежало конфискации и уничтожению: ввоз его в Россию был запрещен.

Должны ли мы быть благодарными этому случайному обилию лабораторного материала, определившему классическое направление работ Зинина по восстановлению ароматических нитросоединений в аминосоединениях?

«Быть может, — отвечает Бутлеров, — приходится даже пожалеть об этом обстоятельстве, установившем слишком определенно направление работ Зинина, талант которого, несомненно, принес бы крупные плоды и в других областях химии, если бы он посвятил им свое время. Но зато, — добавляет Бутлеров, — работы его идут теперь одна за другой, появляясь почти ежегодно».

В этой целеустремленной последовательности работ Зинина крылась не только характерная особенность его научной деятельности, но и особенное, высокое ее значение.

В 1865 году в связи со смертью выдающегося физика академика Э. X. Ленца освободившуюся кафедру физики в академии занял Якоби. Борис Семенович до того несоответственно занимал кафедру технологии и химии, так как был более физиком. При нехватке соответствующих кафедр вновь избираемые академики часто занимали свободные вакансии. При сохранявшейся еще в те годы обязательной универсальности в познаниях для ученых деятелей такое распределение мест считалось не слишком вредным для науки и не вызывало протестов.