Читать онлайн «Судьба доктора Хавкина». Страница 27

Древняя мрачная тайна, тысячелетиями окружавшая чуму, постепенно начала раскрываться. Иерсен занялся приготовлением противочумной сыворотки. Однако когда в июле 1896 года чума сделала очередной головокружительный прыжок и появилась в Бомбее, болезнь еще не умели ни останавливать, ни лечить. Кстати, в Бомбее подобная эпидемия уже бывала. Она посетила город в 1690 году. Незадолго до того его захватили португальцы. Чума превратила лагерь европейцев в пустыню. Из 1800 колонизаторов в живых осталось 50.

О том, что произошло этим летом в Бомбее, Хавкину рассказали в медицинском департаменте Калькутты. Газеты, по указанию правительства, упорно «не замечали» распространения чумы в 800-тысячном городе. А между тем в июле на восточном берегу острова, где раскинулся Бомбей, в тесных и грязных кварталах бедноты врачи наблюдали несколько непонятных заболеваний, быстро кончавшихся смертью. 15 августа заболело еще два человека. Медики констатировали высокую температуру и признали воспаление легких. Через двое суток больные умерли. Эта смерть заставила задуматься местных врачей. Им удалось выяснить, что болевшие недавно вернулись из поездки в другой город, где общались с торговцами чаем из Кантона, и что в лавках кантонских купцов подохло немало крыс. Казалось бы все ясно — завезенная из Китая чума с крыс перебралась на товары, а затем и на человека… Но сигнал явной опасности никого не насторожил. Прошло еще 40 дней, прежде чем бомбейский врач Вигас окончательно установил; в Бомбее чума. Однако и после этого колониальные власти, опасаясь расстройства международной торговли, идущей в основном через бомбейский порт, продолжали замалчивать все разрастающуюся эпидемию. Даже тогда, когда в густонаселенных домах докеров и рабочих текстильщиков заболевало по 10–12 человек и более половины из них умирало, англо-индийские чиновники на официальный запрос русского правительства отвечали, что «чума существует в легкой форме, распознаваемой лишь с помощью микроскопического анализа». Это писалось в то время, когда в городе каждый месяц насчитывали две с половиной тысячи жертв эпидемии.

Из — за того, что факты не получали огласки, среди жителей Бомбея распространялись самые нелепые слухи. Некто Соломон Иджи, выдававший себя за «святого», объявил о приближении роковой даты Магастами, с которой начнется якобы золотое тысячелетие. К этому сроку мир с помощью чумы будет очищен от всех грешников и вершителей беззакония. Напуганные предсказанием 400 тысяч человек, почти половина жителей города, бежали на материк, не задумываясь, видимо, над тем, почему болезнь, которая так свирепствует в домах тружеников индийцев, обходит европейские кварталы, почти совсем не трогает главных «вершителей беззакония».

Среди первых 10 тысяч случаев чумы в Бомбее на район Эспланады, населенный белыми, пришлось всего 23 заболевания и две смерти. А в соседних индийских районах заболело и умерло за то же время в 10–20 раз больше.

Жители не доверяли больше ни врачам, ни чиновникам. Они перебирались через плотины, соединяющие остров с материком, отплывали на пароходах в сторону Карачи и на юг Индостана, а то и просто уходили пешком куда глаза глядят, унося на спине узлы с немудреными пожитками. Беспорядочное бегство десятков тысяч обезумевших от страха людей заставило правительство задуматься. И среди первых предпринятых Калькуттой административных мер была командировка Хавкина на борьбу с чумой.

Он прибыл в Бомбей 7 октября 1896 года. Город пустел на глазах. Улички туземных кварталов совсем обезлюдели. Закрылись лавки и базары. Бежала прислуга. Многие европейцы вынуждены были перебраться в гостиницы.

В ближайшие сутки Хавкину отвели лабораторию в Центральном медицинском колледже. Помещение состояло из одной комнаты и веранды, штат — из писца и трех технических сотрудников. Поселился руководитель лаборатории в том же колледже. Скромность обстановки едва ли его беспокоила. «Не мраморные вестибюли создают величие ученого, а его душа и ум», — сказал почти 40 лет спустя создатель пенициллина Александр Флеминг. Для Хавкина эта истина была ясна с первых его шагов. Веранду быстро заполнили клетки с крысами и кроликами; в комнате появились столы с рядами пробирок и колб. На третий день в лаборатории начались опыты.

Хавкин приехал в пораженный чумой город с готовым планом действий. В то время как его бывший коллега по Институту Пастера врач Иерсен предпринимал попытку лечить чуму противочумной сывороткой, биолог Хавкин изыскивал средства, которые бы защищали здоровых и предупреждали распространение инфекции. Бактерирлог исходил при этом из той же пастеровской предпосылки, которая породила противохолерную вакцину: если ввести в тело здорового человека немного ослабленных или убитых возбудителей болезни, организм выработает сопротивительные вещества против внедрившейся инфекции. Возникнет иммунитет, невосприимчивость, даже к сильным дозам живых и активных возбудителей.

Однако одно дело теория, другое дело предохранительная вакцина от чумы, которую никто никогда прежде не изготовлял. Бесконечное число вопросов встало перед ученым. Как это ни странно, микроб чумы, погубивший миллионы людей, оказался существом на редкость хрупким и слабым. Потребовалось немало труда, чтобы сохранить его для исследований. Таким образом, прежде чем научиться убивать чуму, Хавкину пришлось придумать средство для ее сохранения и размножения. Ему удалось в конце концов установить, что чумная палочка не плохо растет в обычном мясном бульоне. А чем ослабить микроб, чтобы превратить его в вакцину?

В маленькой лаборатории Центрального медицинского колледжа чумные культуры подвергались поочередно самым «жестоким» воздействиям. Их глушили хлороформом, травили фенолом, подогревали, высушивали. Пытались превратить в вакцину и органы зараженных чумой лабораторных животных. Высушенные ткани погибших от чумы кроликов давали, казалось бы, не плохой материал для прививок. Однако иногда в глубине тканей скрывались живые микробы. Это бывало очень редко, но бактериолог не может рисковать, если даже опасность заражения возникает в одном случае на миллион прививок.

От сушки пришлось отказаться. Долго не удавалось постигнуть также причину неудач с нагреванием вакцины. Нагретые до 65 градусов чумные культуры не вызывали у подопытных крыс иммунитета. Хавкин не мог понять, в чем дело: антихолерная вакцина при этой же температуре отлично сохраняла иммунизирующие качества. Кто виноват в том, что нагретая чумная вакцина не предохраняет лабораторных животных? Микробы? Крысы? Или сам экспериментатор, допустивший какую-то оплошность? Секрет неудачи раскрылся лишь спустя несколько месяцев, когда опыты перенесли на людей. Оказалось, что на тот же препарат организм человека реагирует иначе, чем организм животного. Нагретая чумная культура, не предохранявшая крыс, хорошо иммунизировала людей.