Читать онлайн «Судьба доктора Хавкина». Страница 17

Разделавшись с вакциной, Шперк принялся за ее творца. Собранию было предложено высказаться, следует ли приглашать в Петербург профессора Ру и г-на Хавкина. И снова на сцену был выпущен «маленький» человек, который под видом научной объективности должен был натолкнуть медицинских сановников на угодное Шперку решение. «Лабораторные опыты и клинические наблюдения можно проводить и у нас, без участия Ру и Хавкина», — заявил частнопрактикующий врач Соколов. С ним согласились. Присутствующие подписали протокол и разъехались по домам. Так завершился российский вариант истории о «принце и нищем». Его высочество получил вполне приличное основание для того, чтобы, сославшись на почтенное научное собрание, отказаться от услуг г-на Хавкина.

Даже петербургских журналистов (очевидно, не без умысла приглашенных Шперком на конференцию) решение, принятое в стенах института, разочаровало. «Совещание пришло к заключению, что пока вопрос о прививках ослабленной холеры есть дело чисто лабораторное», — заметил журнал «Врач», саркастически подчеркнув слово «пока». А купеческие «Новости и Биржевая газета», не очень-то вникая в научную суть дела, довольно резко заявили, что конкретным исследованиям, предпринятым учеными на Западе, петербургские витии противопоставляют «одни лишь слова».

Понял ли Хавкин, какая гнусная комедия разыгралась вокруг его имени в Петербурге? Догадался ли о подлинных причинах отказа, полученного от принца Ольденбургского? Скорее всего, нет. Даже двадцать лет спустя, в книге, выпущенной на вершине своей всемирной славы, он утверждал: «Мое предложение не было принято на том основании, что прежние попытки в Испании в 1885 году были неутешительны. Эта точка зрения разделялась большинством бактериологических авторитетов».

Нет, Владимир Хавкин так и не понял, насколько несправедливо и жестоко обидели его российские чиновники. Причину неудачи он связывал с тем, что противохолерная вакцина его недостаточно апробирована. Надо, видимо, проверить действие препарата в условиях эпидемии и тогда… Вдали от родины, где для невольного эмигранта таким сладким кажется дым отечества, Хавкин забыл, чему учили его друзья-народовольцы, забыл их заповедь ненависти и недоверия к царизму.

…В архивах министерства иностранных дел сохранился документ, направленный из Парижа в Петербург в то время, когда Хавкин писал принцу Ольденбургскому. Российский посол во Франции барон Моренгейм докладывал министру: «Французский подданный г-н Клюзе предложил изобретенное им Средство, долженствующее способствовать к полному излечению болезни, которой страдает Его императорское Высочество Великий князь Георгий Александрович. При сем препровождаю ящик с лекарством и письмо о применении указанного средства».

Рука министра: «Как Вашему императорскому Величеству благоугодно повелеть с присланным ящиком?»

Синий карандаш царя: «Пришлите ящик ко мне, а его можно очень благодарить».

Вскоре российское посольство вручило господину Клюзе чек на солидную сумму. Прямо скажем — «царский подарок».

Кто-то сказал, что история медицины — трехтысячелетняя история разочарований. Это справедливо только наполовину. Чтобы потерять веру, ее надо сначала обрести. Несчетное число раз человечество увлекалось действительными или кажущимися победами медиков. Не раз был «открыт» «эликсир жизни», «до бесконечности» продлевающий человеческое существование. В журналах 90-х годов прошлого века есть статьи о «радикальных» методах излечения рака. Мир поочередно гипнотизировали опыты Месмера и графа Калиостро, подсадки Воронова и гравидан — лекарство из мочи беременных женщин. До середины XIX столетия почти каждый десяток лет появлялась новая теория возникновения болезней. То же происходило и со «средствами исцеления». На каждого страждущего медицина двигала полки флаконов, флакончиков с настоями, отварами, каплями, дивизии коробочек с пилюлями, баночек с мазями. Фармакопея средневековья была так же причудлива, как одежды врачей и аптекарей. Одна из многочисленных и весьма популярных мазей XVI столетия, так называемая щенковая мазь, рекомендованная при ожогах, содержала щенков вареных в масле лилий, и еще семьдесят других ингредиентов.

Что-то невообразимое происходило и с методами лечения. Парижский профессор Босгильон свои лекции начинал словами: «Что мы будем делать сегодня? Вот что… Дадим слабительное всей левой половине палаты и пустим кровь всей правой половине». Сейчас это вызывает улыбку, а тогда в середине просвещенного XVIII века, Босгильон был в числе медицинских светил и широко посещаемые лекции его звучали под сводами Hotel Dien — самого прославленного госпиталя в Париже.

Да, всякого рода медицинских «очарований» человечество пережило в избытке. Надо ли удивляться, что в конце концов произошла инфляция доверия больных к своей спасительнице медицине.

Волна разочарования в медицине захлестнула и самих медиков. Неверие в новые средства и приемы лечения до середины XIX в. становится основной позицией медицинских обществ и академий. Даже к таким, всеми теперь признанным средствам диагностики больного, как выстукивание и прослушивание, врачи отнеслись с подозрением. Венского врача Леопольда Ауэнбруггера, предложившего выстукивание (перкуссию) в 1761 году, коллеги объявили сумасшедшим и подвергли преследованиям. Метод забыли более чем на шестьдесят лет. Нечто подобное произошло с открытием француза Рене Лаэннека, который в двадцатых годах XIX столетия ввел в обиход медиков деревянную трубочку для выслушивания (аускультации) грудной клетки, а спустя два десятка лет в Берлине и Вене все еще продолжали издеваться над энтузиастами стетоскопа.

Знаменитый медик и физик Г. Гельмгольц свидетельствует о том, что в середине XIX столетия с недоверием отнеслись и к такому безобидному новшеству, как глазное зеркало (то круглое, вогнутое зеркальце, надетое на головной обруч, без которого не мог бы работать современный врач-глазник). Один немецкий хирург сказал Гельмгольцу, что никогда не решится применять этот инструмент, потому что «очень опасно направлять яркий свет в больные глаза».

Надо ли удивляться тому, что над новой наукой бактериологией, которая родилась в конце 70-х годов, и ее новыми лекарствами — вакциной и сывороткой — весь медицинский мир буквально глумился. Когда в 1881 году Пастер на Лондонском съезде высказал мысль о предохранительных прививках, Роберт Кох — врач и бактериолог, бросил фразу, ставшую впоследствии знаменем врагов вакцинации: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой».