Читать онлайн «Почетный академик Сталин и академик Марр». Страница 50

Ленин выполнил обещание, данное Горькому, организовав серию статей по национальному вопросу. Почти наверняка он, как главный редактор журнала, принял участие в редактировании статьи Сталина, приспосабливая ее к собственным доктринам. Не исключено участие в ней и того, кто скрылся за инициалами «Н. С-к.». Здесь же назовем еще один и, с моей точки зрения, важнейший критерий понятия нации, упущенный Сталиным и другими социал-демократами его времени, – это самосознание. В какую бы эпоху и на какой бы территории человек ни проживал, на каком бы языке он ни говорил и в какой бы культуре он ни воспитывался, только осознание своей принадлежности (или не принадлежности) к истории, языку, культуре той или иной общности людей делает человека русским, американцем, китайцем, эфиопом… Без этого критерия и расовые признаки мало что значат. Еще меньшее значение имеют те признаки нации, которые назвал Сталин. Мое мнение: в этом вопросе нет и не может быть «объективных» критериев.

В 2013 году исполнится сто лет со дня первой публикации статьи Сталина «Марксизм и национальный вопрос». За это время в России старая феодально-капиталистическая формация сменилась на сталинскую социалистическую, а недавно – вновь на капиталистическую. А как же нации царской России, СССР, СНГ и России новой? В соответствии с идеями статьи «Марксизм и национальный вопрос» при социализме нация как буржуазное явление существовать уже не должна, но поскольку нации продолжали существовать и в СССР, вопреки теоретическим рассуждениям, то Сталин придумал им новый ярлык – «социалистические нации». Надо думать, что после событий начала 90-х годов ХХ века вдруг и опять на территории СНГ появились «буржуазные» нации? Все эти рассуждения, навеянные работой Сталина, доказывают только одно: и сталинская метафизическая, и ленинская диалектическая точки зрения на нацию не выдержали элементарной проверки временем. Пока остаются люди, сознающие свою принадлежность к той или иной нации, до тех пор она (нация) существует, вне зависимости от того, в какой исторической формации они (люди) живут, и даже независимо от того, на каком языке они изъясняются и на какой территории существуют. Все большая проницаемость государственных границ и открытость современного мира, общемировой культурный синкретизм создают ощущение наступления эры космополитизма. Похоже, Сталин подметил первые его симптомы в послевоенном мире и в СССР и в страхе объявил ему войну. Но даже самый могущественный правитель не в состоянии отменить долгосрочные исторические процессы.

Благодаря работе «Марксизм и национальный вопрос» Сталин вошел в круг политических теоретиков, а трактовка понятий «язык», «нация», «историческая общность», «жаргон» и др. вошли в политический лексикон и в политическую практику советского государства. Никакой прямой связи с теоретическими построениями Марра мы здесь не находим, кроме случайно брошенной фразы о языках бюрократическом и народном. Нет никаких данных и о том, что член Императорской академии Н.Я. Марр был до революции знаком с писаниями Сталина, этого мало кому известного большевистского деятеля. После революции выяснилось, что они оба не равнодушны к проблемам языка.

Во второй половине XIX века в России почти наравных боролось несколько тенденций понимания будущего не только национального языка и алфавита, но и в области проектирования их регионального или общемирового вариантов. До конца XVII века, помимо собственного словотворчества, русский словарный состав в основном пополнялся за счет угро-финских и тюркско-татарских языков и наречий, а затем за счет полонизмов. В ранние и Средние века с кем носители языка соседствовали, торговали и воевали, с теми и обменивались новыми понятиями-словами и символами. Неощутимо для обыденного слуха, слова (понятия, символы), подобно товару и наряду с ним, участвуют в процессе обмена между людьми и народами. Символический обмен происходил и происходит везде и всегда со времен обретения языка в нарастающем масштабе. Контактные и ассимилируемые племена стихийно вносили свою лепту не только в генетику победителей, но и в общую лексическую и ментальную копилку. Очень часто победители так выстраивали свою политику в отношении побежденных, что вынуждали пользоваться языком и алфавитом победителей в большей мере, чем родными. Язык служил орудием борьбы с другими способами мышления. Алфавит же для этих целей малопригоден.

В дореволюционной России только Петр I решился провести заметную реформу русского алфавита – кириллицы, изобретенного, как известно, с использованием элементов греческого письма. А его политика сближения с Западной Европой и заимствований культурных и технических достижений привела к тому, что в русский язык хлынул поток голландских, немецких, французских, английских и других иностранных слов. Согласно подсчетам современных исследователей, к концу XVIII века в русском языке содержалась до 40 % иноязычных слов. Обладая неограниченной деспотической властью, Петр I мог бы без больших осложнений в рамках своей европеизации ввести в гражданское употребление латинский алфавит взамен кириллической письменности. Для верхушки российского общества он изменил на европейский лад почти все, но письменность, то есть алфавит, которым умела пользоваться лишь малая часть даже господствующего слоя, только чуть упростил и сократил. Я не думаю, что Петра остановила многовековая письменная и печатная традиции или традиции архаичного церковного письма и языка богослужений. Он беспощадно подминал под себя и ломал православную церковь, Боярскую думу, стрелецкое войско, староверов, сменил летоисчисление, изменил повседневный быт дворянства и другие ненавистные ему «пережитки» прошлого. Поэтому странно, что реформа алфавита была наименее радикальна, тем более что многие славянские народы: чехи, хорваты, союзные тогда ему поляки много веков пользовались латинским шрифтом. И тем не менее, казалось бы, такого логичного и завершающего по направлению к европейской культуре шага Петр не сделал.

После Петра ни один российский правитель никаких серьезных реформ алфавита не провел, хотя общее движение к европеизации продолжалось. Наоборот, во второй половине XIX века в политических и ученых кругах начались разговоры о необходимости распространения кириллицы на бесписьменные народы империи, а также о ее дальнейшем упрощении и приближении написания слов к русской звуковой основе. В это время такие изыскания проводились почти во всех европейских странах, но на них накладывали свой отпечаток нужды колониальных империй с их тенденцией использовать язык и письменность метрополий, как общеадминистративные, а значит, и как средства управления. Как никогда, язык и письменность стали использоваться не только в качестве средств общения, просвещения и передачи информации, но и как орудие господства, порабощения и эксплуатации. Западноевропейские алфавиты почти не подвергались реформированию.