Читать онлайн «Грановский». Страница 45

4

Следует иметь в виду некоторую трудность адекватного восстановления отношения Грановского к народным массам по его переписке: в ее единственной публикации в виде отдельного издания «опускались места, подчеркивающие демократические черты мировоззрения ученого…» (35, 23).

Это, очевидно, не совсем точная передача мысли Грановского. Он всегда подчеркивал, что древняя цивилизация разлагалась изнутри и только поэтому могла быть разрушена варварами.

Эти слова (как, впрочем, и цитированное письмо к Чичериной и некоторые места из печатных статей. — Ср. 3, 447) свидетельствуют о том, что Грановский следил за рабочим движением на Западе. Он черпал эти сведения не только из книг, но и из немецких газет, которые, по свидетельству Б. Н. Чичерина, получал (см, 88, 75).

Можно согласиться с публикатором писем Грановского к Герцену, который утверждает в комментарии к этой публикации, что после 1848 г. «Грановский оставался непримиримым врагом деспотизма Николая I; письма его дышат ненавистью к угнетателям просвещения и литературы…» (87, 88).

Подробнее о любомудрах см, 53, о Надеждине см. 54.

На теснейшую связь идей Грановского с воззрениями Станкевича указал И. С. Тургенев, который и сам подпал под воздействие главы Московского кружка. Важно также отметить, что воздействие Станкевича на Грановского, Тургенева, а также и на В. Г. Белинского шло именно и главным образом по этой линии — по линии подчеркивания идеи свободы личности, необходимости ее гармонии с обществом.

В студенческие годы да и в курсах 40-х годов Грановский положительно оценивал рассмотрение Гегелем и «древнего мира» (см. 8, 359. 19, тетр. 2, л. 4 об.).

Рассмотрение истории народов по их «моментам» и «возрастам» мы находим у Гегеля, который дает периодизацию истории, исходя из некоторых «принципов всемирной истории»: первый (Восток) — это «непосредственное сознание, субстанциальная духовность» (46, 101; 99); второй (греческий мир) — «нравственное начало», запечатленное «в индивидуальности» и потому означающее «свободное хотение индивидуума»; третий (Рим) — «царство абстрактной всеобщности» и, наконец, четвертый (германский мир), когда «старческий возраст духа оказывается его полною зрелостью, в которой он возвращается к единству, но как дух» (46, 101;,103). Занимаясь «делением истории» на периоды и проводя в этой связи «сравнение с возрастами человека», он сравнивает Восток с «детским возрастом истории», Среднюю Азию — с «юношеским возрастом», «римское государство» — с «возрастом возмужалости истории», «германское государство… при сравнении с возрастами человека… соответствовало бы старческому возрасту» (46, 101; 99; 103).

Для научной и просветительской работы Грановского характерно, что он внимательно следил за новейшей западной исторической литературой и осведомлял о ней своих слушателей и читателей с молниеносной быстротой. Так это было не только с названной книгой Ф. Мишеля, но и с книгами Б. Г. Нибура (Niebuhr В. G. Vortrage uber romische Geschichte. Berlin, 1846–1847. Т. 1–2), А. Шмидта (Schmidt A. Geschichte der Denk- und Glaubensfreiheit. Berlin, 1847) и другими.

Вот почему никак нельзя согласиться с мнением М. Азадовского, который усматривал в процитированной рецензии Грановского отрицание «творческой роли народных массс в историческом развитии», а в статье Белинского «О сельском чтении» — критический ответ Грановскому (см. 32, 146). Наоборот, цитаты, которые приводит М. Азадовский из статьи Белинского, показывают единомыслие обоих друзей в этих вопросах, в том числе и об их отношении к славянофилам, «мистическим философам», как называет их Белинский (см. 41, 70, 367).

Неправ был редактор первого издания Сочинений Грановского, когда, публикуя запись лекции Грановского «Об Океании и ее жителях», говорил, что этой теме «не находилось места в университетском курсе» (3, 564).

Это — та же фактическая ошибка современной Грановскому науки о первобытном обществе; дело обстояло на самом деле наоборот: род разложился на семьи, но это стало известно много позже.

Ср. у С. А. Асиновской: в конце 40-х годов «возрос интерес Грановского к вопросам социальной и экономической истории…» (38, 10). Известно, что в библиотеке Грановского имелись сочинения экономистов и что он читал эти книги.

Курсы 50-х годов обнаруживают, что и в эти, как и в 40-е, годы у Грановского не исчезал значительный интерес к отечественной и иностранной исторической литературе. Не говоря уж о том, что к каждому крупному отделу курса Грановский указывал слушателям новейшую русскую и европейскую литературу, он ссылался на нее и полемизировал с ней в самом курсе. Так, в курсе средних веков 1849/50 учебного года он давал высокую оценку сочинению П. Н. Кудрявцева «Римские женщины», тогда еще не вышедшему отдельной книгой (вышла в 1856 г.), ссылался на московского профессора Д. Л. Крюкова; он полемизировал с историками А. Шмидтом и Ф. Ж. М. Шампаньи по поводу слишком тесных сближений античности и современности, критиковал пренебрежительные отзывы Г. Лео о Я. Гусе и чехах, спорил с Гизо по вопросу о быте древних германцев, ссылался на новейшие работы Ф. К. Савиньи, на труды по первобытной культуре и т. п.

В этом отношении нельзя не указать на одно противоречие в оценках Грановского Чернышевским. Называя здесь Грановского «великим ученым» и ставя его выше названных европейских историков, он в этой же статье пишет, что «собственно в европейской науке его сочинения не могут произвести эпохи», т. е. отрицает, что он был «великим ученым». Утверждение Чернышевского о том, что служение Грановского просвещению народа, а не разработка специальной науки было следствием сознательного выбора ученого-патриота, а вовсе не его неспособности к собственно научно-исследовательской деятельности, представляется развитием идеи, высказанной И. С. Тургеневым в письме, направленном им в редакцию «Современника» (возглавлявшегося в то время Н. Г. Чернышевским) на следующий же день после похорон Грановского и напечатанном в нем.

Так, например, в письме к Грановскому И. В. Киреевский просит прислать записи его лекций, а публикатор письма В. Сахаров утверждает, что Киревский, по-видимому, получил «конспекты и описания отдельных лекций от своей тетушки, писательницы А. П. Зонтаг» (80, 249), которая, следовательно, также имела эти лекции.