Читать онлайн «Иной путь. Невидимая революция в третьем мире». Страница 79

С течением времени внелегальная конкуренция ужесточилась настолько, что у легальных производителей не оставалось иного выхода, как передавать по субконтрактам часть производства в пригородные мастерские. Это еще сузило налоговую базу, из-за чего налоги, соответственно, возросли. В результате увеличилась безработица и начались волнения, а кроме того, усилилась миграция в пригороды и расширилась практика субконтрактных договоров с внелегалами. С уходом производителей из городов и с ростом числа внелегалов начался процесс ослабления гильдий. Некоторые внелегалы действовали столь успешно, что при помощи политического давления и взяток постепенно добились права легализоваться.

Гильдии предприняли контрнаступление. При Тюдорах было издано множество законов, запрещавших создание незаконных мастерских и служб в пригородах. Однако число теневиков и их умение действовать скрытно свели на нет все эти усилия. К значительным поражениям гильдий, зафиксированным историками, относится дело гильдии шляп и одеял в Норвиче (Англия), которая после длительной и широко освещавшейся тяжбы так и не смогла отстоять свое исключительное право на производство этих товаров.[20]

Государство, как и в сегодняшнем Перу, постепенно отступало под натиском внелегалов. В Англии, где переход от меркантилистской экономики к рыночной был довольно мирным, новые законы со временем легализовали сельскую и пригородную промышленность. Власти вынуждены были признать, что многие пригороды и города созданы специально для того, чтобы избежать контроля со стороны государства и гильдий. В Швеции король Густав Адольф основал ряд городов и поселков для внелегалов и, таким образом, включил их в государственную систему.

Усилия европейских меркантилистов обуздать распространение внелегального предпринимательства оказались напрасными. В Англии государству пришлось смириться с тем, что новые производства развивались преимущественно там, где не существовало гильдий или правовых ограничений. Все понимали, что бум в хлопчатобумажной промышленности имел причиной более либеральное регулирование, чем в производстве шерстяных тканей. Делалось даже различие между предпринимательскими способностями жителей пригородов и жителей городов, где правила меркантилистская система. В 1588 г. лорд Сесил, министр королевы Елизаветы I, в своем докладе описывал жителей Галифакса, одного из новых внелегальных поселений, так: «Они превосходят остальных в политике и промышленности, умении торговать и возделывать землю, и на фоне грубости и высокомерия, царящих в их диком краю, они выделяются мудростью и зажиточностью. Они отвергают старые порядки, если узнают о новых, более удобных, они предпочитают новые обряды и не держатся за старые церемонии,. У них есть природная страсть к изобретениям, соединенная с крепким усердием».[21]

В те времена внелегалы строили не только новые поселения вблизи городов, но и дома в городах. В Германии, например, чтобы получить право на строительство, нужно было пройти испытание. Тем не менее, пишет Клафам, «существовали целые районы, вплотную застроенные домами, хотя в этих районах нельзя было найти никого, кто имел бы законное разрешение на право строить дома».[22] С волной миграции в городах появилась и внелегальная торговля. В Англии, как пишет Колман, десятилетия после Реставрации некоторые традиционалисты жаловались на рост числа разносчиков и уличных торговцев, на беспорядок, который они создают у магазинов, на появление новых лавочников во множестве небольших городов. Законные торговцы напрасно пытались избавиться от вновь прибывших. В Париже судебные баталии между портными и продавцами ношеной одежды продолжались более трехсот лет и не закончились даже к началу Французской революции.

Внелегалы подрывали самые основы меркантилистского порядка, поскольку были конкурентоспособны, действовали агрессивно и рассматривали власти как своих врагов. В тех странах, где государство преследовало внелегалов и объявляло незаконными, вместо того чтобы абсорбировать, прогресс замедлялся, а недовольство возрастало, результатом чего было насилие. Наиболее известные примеры — революции во Франции и в России.

Крах гильдий и перераспределительных синдикатов

Расширение теневого сектора неизбежно ослабляло меркантилистские гильдии, основной функцией которых было ограничение доступа к законным формам предпринимательства. Колман связывает упадок гильдий с «притоком рабочей силы, изменением структуры спроса и расширением торговли; развитием новых отраслей и значительным распространением деревенской промышленности, где целые районы вырабатывали заказную продукцию из давальческого сырья».[23] Более того, в странах, сумевших мирно перейти от меркантилизма к рыночной экономике, государство лишило гильдии исключительных привилегий, когда осознало, что занятость предпочтительнее безработицы, даже если работодатель не признан гильдией. В Англии политическая нестабильность, сопровождавшая упадок меркантилизма, привела к тому, что все меньше и меньше людей обращались за разрешением к гильдиям, облегчая этим государству резкое изменение политики.

Коррупция

Подобно гильдиям, угасала и бюрократия. Хотя меркантилизм возвестил длительный период экономического роста в Европе, чрезмерность контроля означала, что ему всегда будет сопутствовать коррупция. К концу XVIII в. меркантилистский аппарат управления ослабел, а кое-где был полностью коррумпирован. Хекшер упоминает указ 1692 г., в котором говорилось, что во многих случаях инспекторы посещали мастерские только для взимания условленных взяток, а не для проверки товаров. Почти все производственные инспектора (назначенные гильдиями или государством) постоянно обвинялись в коррупции и пренебрежении своими обязанностями, что объясняли тогда отсутствием гражданской доблести и уважения к закону.

Рейд утверждает, что даже английский парламент, который в конце XVII в. также имел право выдавать разрешения на создание предприятий, брал за это взятки. Мы уже цитировали слова Оливера Голдсмита, заявившего в середине XVIII в., что никто кроме людей испорченных и продажных не пытался исполнять закон. Назначавшиеся в пригороды мировые судьи, наделенные административными функциями, не были особо заинтересованы в утверждении законов и правил, придуманных в городах и неприемлемых за их пределами. В 1601 г. спикер палаты общин сказал про мировых судей, что это «твари, которые за полдюжины цыплят готовы позабыть о целой дюжине уголовных законов». Как и ныне в Перу, тогдашние чиновники и политики искали причины недееспособности законов не в том, что это были плохие законы, а в ненадлежащем их исполнении. В памфлете 1577 г. говорилось: «Я пришел к выводу, что лучшие законы в этих условиях трудно придумать, нужно лишь исполнять имеющиеся». Возвращаясь к падению меркантилистской системы, Джозеф Рейд утверждает, что все институты меркантилизма были заражены коррупцией, которая разделила население на тех, кто мог перехитрить систему, и тех, кто не умел этого. Он считает неизбежным, что система правовых институтов, поощряющая одних людей нарушать закон и заставляющая других страдать от этого, в конце концов теряет уважение у тех, и у других.[24]