Читать онлайн «Философы от мира сего». Страница 47

     Теперь он писал почти без остановки, строча трактаты, выставлявшие великих английских экономистов апологетами режима, пока наконец один из его трудов не привлек внимание молодого человека по имени Карл Маркс, редактора парижского философского журнала радикального толка.

     В отличие от Энгельса, Маркс происходил из либеральной, если не радикальной среды. Родившийся в 1818 году в немецком городе Трире Маркс был вторым сыном преуспевающей еврейской пары, вскоре принявшей христианство - чтобы Генрих Маркс встречал меньше преград в своей адвокатской практике. Он был весьма уважаемым человеком и даже дослужился до юстицрата (почетного звания, дававшегося лишь самым заслуженным юристам), но в юности был завсегдатаем запрещенных сходок и поднял немало тостов за республиканскую Германию. Именно он ввел в рацион своего юного сына Вольтера, Локка и Дидро.

     Генрих Маркс надеялся, что сын будет изучать право. Но стоило Карлу попасть в Боннский, а затем и Берлинский университет, как он очутился в самом центре философских дискуссий, охвативших тогдашнее общество. Предложенная философом Гегелем система была поистине революционной, и консервативная немецкая академическая среда раскололась надвое. Согласно Гегелю, в основе жизни лежит изменение. Каждая идея, каждая сила с необходимостью порождает собственную противоположность лишь затем, чтобы впоследствии слиться с ней в "единое" целое, и этот процесс бесконечен. Вся история, продолжал философ, по сути лишь скопление таких конфликтующих и мирящихся идей и сил. Изменение - диалектическое изменение - является неотъемлемой частью нашего мира. Правила не касаются лишь Пруссии; ее правительство, по словам самого Гегеля, это что-то вроде "истинного наместника Бога на земле"[120].

     Молодой студент воспринял это как вызов. Он присоединился к интеллектуальному кругу младогегельянцев, где обсуждались такие смелые темы, как атеизм и теоретический коммунизм в рамках Гегелевой диалектики, и решил стать философом. Это и случилось бы, не вмешайся представлявшее Бога государство. Бруно Бауэр - любимый профессор Маркса, собиравшийся поспособствовать его назначению в Боннский университет, - был уволен за конституционные и антирелигиозные идеи (неизвестно, что было страшнее), и юный доктор Маркс расстался с надеждой на академическую карьеру.

     Он обратился к журналистике. Раньше он часто писал в "Рейнскую газету" - небольшое издание для либерально настроенных представителей среднего класса, теперь же ему предложили пост редактора. Маркс согласился. На этом посту он пробыл ровно пять месяцев. Уже тогда Маркс был радикалом, но радикализм его имел скорее философский, нежели политический характер. Зашедший по делам Энгельс, увлеченный коммунистическими идеями, не вызвал его одобрения; когда тот заявил, что Маркс является коммунистом, хозяин ответил весьма двусмысленно: "Я не знаю коммунизма, но можно ли так легко осуждать социальную философию, ставящую во главу угла защиту угнетенных?" Несмотря на все оговорки, его редакционные статьи раздражали власти. Однажды он категорически осудил закон, лишающий крестьян их почти вечного права на сбор хвороста, и удостоился выговора. В его статьях смело обсуждалась ситуация с жильем, и он получал предупреждения. Ну а когда Маркс дошел до того, что нелестно отозвался о российском императоре, "Рейнскую газету" закрыли.

     Маркс как ни в чем не бывало отправился в Париж, чтобы возглавить очередной радикальный журнал, ненамного переживший немецкую газету. Впрочем, теперь его все больше увлекали вопросы экономики и политики. Неприкрытое преследование прусским правительством своих интересов, неизменное сопротивление немецкой буржуазии любой попытке улучшения условий жизни рабочего класса, почти карикатурные в своей реакционности настроения, владевшие богатыми и властями предержащими по всей Европе, - все это смешалось в его голове, чтобы впоследствии выстроиться в единую и новую философию истории. Стоило Энгельсу зайти в гости, как двое мужчин прониклись взаимным уважением и симпатией, а философия начала обретать форму.

    Философию эту часто называют диалектическим материализмом. Диалектическим - поскольку она принимает гегелевскую идею о неизбежности изменения; материализмом - потому что она имела дело не с миром идей, но с физическими и социальными категориями.

     Материалистское понимание истории, - писал Энгельс много лет спустя на страницах своего знаменитого трактата "Анти-Дюринг" (он был направлен против немецкого профессора Евгения Дюринга), - зиждется на том положении, что производство, а вслед за производством и обмен продуктов, служат основанием всякого общественного строя: что в каждом историческом обществе распределение продуктов, а с ним и расчленение общества на классы или сословия, зависят от того, как и что производится этим обществом и каким способом обмениваются произведенные продукты. Отсюда следует, что коренных причин социальных переворотов нужно искать не в головах людей, не в растущем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменении способа производства и обмена; другими словами - нее философии, а в экономии данной эпохи[121]

     Эти доводы не так-то просто отмести. Каждое общество, утверждает Маркс, построено на экономическом фундаменте - осязаемой реальности, с которой сталкиваются люди, пытаясь организовать добычу пропитания, одежды и крыши над головой. То, как они это делают, заметно отличается от общества к обществу и от эпохи к эпохе. Люди пасут скот, объединяются в ремесленные цеха или создают огромные промышленные производства. Но как бы они ни решали насущные проблемы, общество будет нуждаться в неэкономической надстройке - оно должно управляться законом, подчиняться правительству, вдохновляться религией и философией.

     Не стоит думать, будто надстройку можно выбрать случайным образом. Она должна очень точно соответствовать фундаменту каждого конкретного общества. Общины охотников не смогли бы функционировать в соответствии с законодательством промышленного общества, да и более продвинутые формы организации социума наверняка задохнулись бы под гнетом первобытных представлений о законе, порядке и управлении. При этом доктрина материализма не сбрасывает со счетов плодотворность идей и их роль как катализаторов исторических процессов. Она лишь утверждает, что мысли и идеи суть порождения среды, которую они намереваются изменить.