Читать онлайн «Джейкоб Генри Шифф. Гений финансового мира и главный спонсор русских революций». Страница 143

9 мая 1915 г., через несколько дней после того, как была потоплена «Лузитания», Шифф отправил президенту Вильсону телеграмму, в которой просил его призвать враждующие стороны к миру:

«Президенту,

Вашингтон (округ Колумбия)

Позвольте почтительнейше и нижайше… просить Вас, главу нашей великой страны, обратиться к воюющим сторонам и призвать их прекратить войну и подумать над тем, что продолжение этого варварского и жестокого конфликта должно в конце концов привести к уничтожению цивилизации, которая выстраивалась двадцать долгих веков. Противоборствующие стороны могут даже сейчас всерьез попытаться найти путь к миру! При Вашей выразительности… вполне возможно, что такой призыв, исходящий от Вас в такое время, если Вы по своей великой мудрости сочтете его нужным, не останется незамеченным.

Джейкоб Г. Шифф».

Бернхард Дернбург, который в начале войны находился в Америке, якобы представляя немецкий Красный Крест, допустил несколько бестактных замечаний относительно «Лузитании». Генри Л. Хиггинсон, очевидно, решил, что Шифф может помочь обуздать Дернбурга. Со своей обычной расторопностью и откровенностью 12 мая 1915 г. Шифф написал:

«Уважаемый доктор Дернбург!

Многие – по-моему, неверно – полагают, будто я имею на Вас какое-то влияние, и в последние несколько дней ко мне обратились многие люди, протестуя против тех публичных высказываний, которые сделали Вы после прискорбного инцидента с «Лузитанией».

Один видный и очень влиятельный гражданин Бостона, например, пишет мне: «Мы с Вами стараемся сохранять мир в нашей стране и надеемся на мир в Европе. Насколько мне известно, Вы не выражали ни о ком дурного мнения. Я пытаюсь следовать тем же курсом, и мне удалось связать воедино, в одном органе, людей, представляющих многие национальности, с сильным немецким превосходством, и их настроение и поведение по отношению друг к другу все последнее трудное время было превосходным, за что я им очень благодарен. Доктор Дернбург, представляющий то или тех, что он представляет… выступает в такое время, когда все ожесточились и испытывают боль. Его поступок очень опрометчив, отвратителен и не свидетельствует о высоких моральных принципах. Его слова вредят Германии больше, чем что бы то ни было. Люди не могут придерживаться нейтралитета, если их постоянно так возбуждать. Если Вы сочтете мои слова оправданными, пожалуйста, передайте доктору Дернбургу следующее: «Молчите. Не выражайте никаких мнений. Не говорите с газетчиками. Не говорите абсолютно ничего». Он может думать, как хочет, но говорить ему не следует».

Итак, уважаемый доктор Дернбург, пишу Вам, так как согласен с моим корреспондентом, и если моя откровенность Вас оскорбляет, прошу прощения заранее, но я уверен, что Вы хотя бы понимаете, что намерения у меня добрые.

С наилучшими пожеланиями, как всегда,

Искренне Ваш

Джейкоб Г. Шифф».

25 июня 1915 г. он написал генералу Уилсону о своей семье и о войне: один его племянник, Эдгар Сейлин, сражался в составе германской армии на Восточном фронте; его лондонский племянник, Мортимер Г. Шифф, записался добровольцем в английскую армию; его старший внук, Фредерик Варбург, только что поступивший в Гарвард, отправился в военный тренировочный лагерь.

Узнав, что немецкие газеты снова нападают на него и на его фирму, 5 ноября 1915 г. Шифф написал Максу Варбургу: «Мне передали, что в «Берлинер Тагеблатт», среди прочего, утверждалось: «В будущем нам следует сдержаннее относиться к м-ру Шиффу». Не понимаю, что они имеют в виду, ибо не знаю, с чем сравнивать их призывы. У меня, слава богу, никогда не было особых претензий к Германии, как никогда я не принимал от нее ничего особенного. Я считаю, что, если бы в ответ на это замечание «Тагеблатт» и подобной ей немецкой прессы в целом, я выразился бы в том же духе: «В будущем мне следует сдержаннее относиться к Германии», – мои слова имели бы больше логических и фактических последствий.

Но я не позволяю уничтожить свои чувства к Германии даже нынешним злобным нападкам. Я по-прежнему питаю чувство сыновней преданности стране, в которой жили мои отцы и деды и в которой стояла моя колыбель. Эта преданность наполняет меня надеждой, что Германия не будет побеждена в этой страшной битве. Но есть предел моих надежд, связанных с Германией; я не буду далее надеяться, что в результате войны какая-либо из других стран окажется под юрисдикцией и влиянием германской системы правления. Отдавая должное немецкой организованности и немецким способностям, я не питаю воодушевления по отношению к системе, которая допускает свободное развитие граждан только до тех пор, пока данное развитие служит государству, и которое на каждом шагу одергивает граждан всевозможными запретами и ограничениями. Точно так же я решительно не одобряю систему, при которой все зависит от одобрения милитаристских элементов и дополняет их.

Конечно, немецкий народ имеет полное право считать подобные методы правления наилучшими в том, что касается Германии… Но в тот миг, когда система начинает угрожать другим странам, эти другие страны таюке имеют право противостоять ей всеми своими силами. Более того, нечестно обвинять нейтральные страны, в которых – как в случае с нашей страной – утвердилась англосаксонская система, в том, что они распространяют свое законное сочувствие на страны, которые сражаются против любого насильственного слома их привычной системы. Вот почему я надеюсь, как я говорил еще в ноябре 1914 г. в интервью «Таймс», которое ты наверняка помнишь, что война не окончится унижением Англии и Франции. Я не могу представить ничего более нежелательного для нашей страны и для всех остальных стран в целом, чем то, что Германия получит преобладание в открытом море, подобно тому преобладанию, какое на протяжении многих веков имела Англия, потому что мне кажется, что в таком случае свободное развитие торговли и свободное сообщение между другими странами вскоре прекратятся».

Шифф отказался жертвовать деньги в немецко-американский литературный оборонительный комитет, написав 13 декабря 1915 г.: «По-моему, я могу сказать, что сохранил необычайно теплые чувства к стране моего рождения, но я пробыл американцем пятьдесят лет и собираюсь остаться им до конца моей жизни, и я не могу согласиться со многими публичными высказываниями руководителей вашего комитета и потому предпочитаю не делать пожертвования вашему комитету, чтобы меня не отождествляли с ним».

Другим корреспондентам он, пользуясь случаем, указывал, что он стал американским гражданином до того, как сформировалась Германская империя, и потому обязан хранить верность своей стране.