Читать онлайн «Далекое и близкое, старое и новое». Страница 46

28 февраля я получил орден Святого Владимира 3-й степени с мечами.

Со 2 марта по 30 марта 1916 года я временно командовал лейб-гвардии Казачьим Его Величества полком.

29 апреля 1916 года я был назначен командиром 12-го Донского генерал-фельдмаршала князя Потемкина Таврического полка. Перед этим мне предлагали два полка.

Один раз полк второй очереди и другой раз полк третьей очереди. Но я отказывался, так как эти льготные полки большей частью находились при штабах дивизии или корпусов. А от первоочередного полка я уже не мог отказаться.

15 мая я уехал из родного лейб-гвардии Казачьего Его Величества полка и 28 мая вступил в командование 12-м Донским казачьим полком 11-й Кавалерийской дивизией, 6-го конного корпуса. Начальником 11-й Кавалерийской дивизии был генерал-лейтенант Дистерло101 , а командиром корпуса генерал-лейтенант Вельяшев.

Помощниками командира полка у меня были полковник Дронов, полковник Клевцов102 и войсковой старшина Сагацкий103 , вскоре произведенный в полковники. С Клевцовым мы вместе учились в кадетском корпусе и в Николаевском кавалерийском училище. Он годом раньше окончил училище и был произведен в хорунжие в лейб-гвардии Атаманский Его Императорского Высочества Государя Наследника-Цесаревича полк. Мы с Клевцовым были приятели. Позже Клевцов перевелся в армию. Когда 12-й полк узнал о моем назначении командиром в их полк, Клевцов, помня мою трезвость в лейб-казачьем полку, предупредил офицеров о моей трезвости и сказал: «Теперь забудьте, какое есть вино и водка – этот командир и понюхать вам не разрешит» – совсем напугал офицеров...

На последней железнодорожной станции меня встретил мой вестовой, и я верхом поехал догонять свой полк в деревню Вишенки Волынской губернии. Прежде всего я догнал обоз, в котором в то время находился полковник Клевцов и заведующий обозом сотник Комисаров104 . Я произвел выводку обозных лошадей, осмотрел повозки, спросил претензии у обозных казаков и на этом с обозом покончил.

Полковник Клевцов и сотник Комисаров пригласили меня с ними пообедать. Я поблагодарил – сели обедать. А Клевцов любил выпить. Он, очень стесняясь, обращается ко мне: «Разреши нам выпить по рюмочке?» – «Конечно, пейте». Из-под стола появилась бутылка с водкой. Выпили за мое здоровье. Немного погодя: «Разреши нам выпить еще по рюмке?» – «Да что ты спрашиваешь, как маленький? Пейте сколько хотите». У Клевцова недоумение на лице, и немного погодя он наливает себе и Комисарову и, обращаясь ко мне, говорит: «Может, и ты выпьешь?» – «С удовольствием». Клевцов говорил мне потом, что готов был провалиться сквозь землю, так ему стыдно было, что не предложил мне сразу, но был уверен, что я по-прежнему абсолютно не пью.

Пообедавши, я поехал в деревню Вишенки, где стоял полк, и приехал туда уже вечером. В этой же деревне находился командир корпуса генерал Вельяшев, начальник дивизии генерал Дистерло и командир бригады генерал Бьюнтинг105 , и я сразу явился всем этим моим прямым начальникам. Встретили и приняли меня очень любезно и даже радостно. Поговорив немного с ними, я пошел в отведенную мне хату и пригласил к себе старшего помощника полковника Дронова. С ним я сговорился о завтрашнем церемониале по приему полка.

Не было места для приема полка в конном строю, так что пришлось принимать его в пешем строю. И офицеры, и казаки произвели на меня хорошее впечатление. В своей короткой речи полку я между прочим сказал: «Требую от командиров сотен, чтобы пища казакам была приготовлена прекрасно и порции были полновесными. За упущения буду строго взыскивать». Претензий никто не заявил, сотни прошли мимо меня церемониальным маршем, и мы пошли в офицерское собрание обедать. Обед был прекрасный, повар оказался на высоте. Были и водка, и вино, но в очень скромных размерах, хотя я никого не стеснял.

На следующий день был поход, так что лошадей казаков и офицеров я сразу увидел в движении.

Всю войну я вел дневник, записывая по возможности ежедневно. К сожалению, все эти дневники остались в Чехословакии, и я сейчас не помню многих событий периода командования полком.

Командир корпуса генерал Вельяшев и начальник дивизии генерал Дистерло относились ко мне исключительно хорошо и ценили мою работу. Но оба они не любили друг друга. Начальник дивизии Генерального штаба генерал Дистерло был очень дельный и энергичный, работал с утра до вечера и ночью, но командир корпуса генерал Вельяшев106 не представлял его к наградам, а начальник дивизии не представлял нас, командиров полков, и за все время моего командования полком ни один командир полка в дивизии не был представлен к наградам. Получил Георгиевский крест командир стрелкового полка полковник Кислицын107 , но к этой награде представил его я, так как он совершил подвиг, будучи под моей командой.

Адъютантом у меня был сначала есаул Цыганков108 , а когда он получил сотню, я взял к себе адъютантом прапорщика Черкесова109 – инженера-металлурга. Черкесов отбывал воинскую повинность в лейб-гвардии Казачьем полку, а по производстве в офицеры перевелся в 12-й Донской казачий полк. Оба адъютанта – и Цыганков, и Черкесов – были выдающимися и ценными моими помощниками. Я всегда вспоминаю их с большой любовью и благодарностью.

Полк часто получал сложные задачи и всегда выполнял их с полным успехом. Начальник дивизии часто собирал командиров полков – давал указания и разъяснения. Как-то после заседания, когда я остался вдвоем с начальником дивизии, я говорю ему: «Мои офицеры высказали мне некоторое неудовольствие, что полки получают задачи не по очереди, а как сложное и трудное дело – посылают наш полк, казаков». Начальник дивизии даже возмутился: «Как же они не понимают, что вот на такое дело я никого не мог послать, кроме вас, и на такое, и на такое... (Начдив перечислил несколько дел – боев.) Когда я посылаю вас, я не только уверен в том, что все будет выполнено, но и в том, что вы всегда сделаете больше, чем вам поручено. Разрешите мне завтра приехать к вам обедать – я поговорю с офицерами». – «Пожалуйста, очень рады будем, не надо и спрашивать, всегда рады видеть вас у себя».

За обедом начдив говорил на эту тему, и офицеры дружно ему ответили: «Посылайте хоть каждый день, с удовольствием все будем исполнять».

Все чаще и чаще стали полк сажать в окопы, и иногда мы сидели в окопах несменяемо больше месяца. У казаков и лица стали какие-то землистые. Два раза коноводы были в 60 верстах от окопов.

Каждую ночь мои разведчики пробирались к окопам противника, стараясь высмотреть, что делает противник и кто перед нами. Однажды утром приходят ко мне разведчики и приносят бумагу, снятую с проволочного заграждения австрийцев. На бумаге очень безграмотно было написано следующее: «Ваш царь Николай отрекся от престола. Все министры сцапаны. На улице стреляют женщин и ребенков». Я был потрясен, получивши такой плакат, и сейчас же передал его по телефону начальнику дивизии. Но начальник дивизии меня успокоил, говоря, что это провокация, чтобы ослабить нашу энергию, что его, как начальника дивизии, конечно, уведомили бы. Ведь мы, сидя в окопах на передовых позициях, совсем не знали, что творится в тылу. Если приходили газеты, то очень старые, и мы знали только ближайшее наше окружение и нашего противника. Но, когда дня через два начдив получил от своего начальства уведомление об отречении от престола Государя Императора, я был убит совершенно. Мне казалось, что все пропало – пропала династия, пропала церковь, пропала Россия. Наступило горе великое, страшное, непоправимое, и уже нет смысла жить. Ужасно было сознавать в этом несчастье полную свою беспомощность.