Читать онлайн «Дневник дерзаний и тревог». Страница 39

«Русский модерн» тем и отличается от сходных явлений на Западе в ту же эпоху, что впервые, со времен Пушкина, целостно проявил ренессансные черты развития русского искусства и русской жизни. Все признаки налицо: театрализация жизни, причем не отрицание ее, а, наоборот, ее утверждение, с внесением в нее всеобъемлющего эстетического принципа, и не просто идея, а практика – архитектура, прикладное искусство, живопись, театр, тот же МХТ, литература, тот же Чехов, музыка, балет, покорившие Европу.

Многим, особенно сегодня, кажется, что революция положила конец блистательному развитию русского искусства, что не соответствует действительности. Здесь обычная аберрация зрения, что всегда подводило интеллигенцию в ее увлечении борьбой или теми и иными идеями, либо отрицанием борьбы и идей, ею порожденных.

«В 1998 году русский театральный модерн родился, - пишет исследователь. – Спустя двенадцать лет А.Блок записал в дневнике: «1910 год – страшный. Умерли Толстой, Врубель, Комиссаржевская». Тут и определение года, и имена, для модерна наиважнейшие. Страшное нависает плывущей тучей. Накануне гроз и ливней нашей истории модерн умер».

Все изменилось еще до первой мировой войны. Старой России положила конец буржуазная эпоха, в которую она оказалась вовлеченной как бы против воли, во всяком случае, против ее духовных интересов и целей, так же затем и в мировую войну. Россия пережила кризис, сопоставимый с нынешним.

Кризис – это смерть или грядущее обновление. Вовлеченная в мировую войну, а затем в гражданскую, Россия могла погибнуть или претерпеть распад, как в конце XX века. Нет, она не погибла, вопреки всем прогнозам и социальным катаклизмам; она создала новый мир. Говорят, что все это было утопией. Но и создание утопий – один из характернейших признаков Ренессанса. Бэкон, Кампанелла, Томас Мор – представители эпохи Возрождения. Абсолютная свобода личности тоже оказалась фикцией, кроме власти чистогана. Разобщение людей, народов, войны, эпидемии чумы, святая инквизиция, все виды преступлений и аморализма снизу доверху, до папского двора, - это тоже эпоха Возрождения, ее обратная сторона.

Так что расцвет искусств и наук в Западной Европе в XIV-XVI веках, если взглянуть на историю стран и народов с моральной точки зрения, окажется ничем иным, как величайшей трагедией Европы в так называемый период первоначального накопления капитала. С моральной точки зрения никакого Возрождения не было, наоборот, упадок, декаданс, отречение от Бога, Содом и Гоморра, что и породило Реформацию, приспособление установлений церкви к новым условиям жизни.

Европа, а с нею и человечество, все же отдали должное эпохе Возрождения, усилиям и исканиям гуманистов и художников, сотворившим новый мир, пусть осуществленный лишь в искусстве. А как и может быть иначе? Остались прекрасные города, живопись, литература – как внешняя и внутренняя, духовная среда обитания и бытия человека, то, что называют культурой. Оказались преходящими формы правления, идеологии противоборствовавших сил, словом, сфера моральных устремлений, пусть наилучших, но ведших почти всех прямехонько в ад.

Ренессанс в России – это не повторение европейского с его культом индивидуализма, что явилось одною из причин его разложения, а совершенно новое явление, с отрицанием индивидуализма и культа наживы, основных ценностей буржуазного Запада, как это понимали великие русские писатели и мыслители. Мы не цивилизованы по сравнению с благополучным с виду Западом постольку, поскольку не осознали достижений русского художественного гения, русской культуры, не воспитанные на красоте, как Европа, сохранившая в себе память о величайшем взлете искусства в эпоху Возрождения и постоянно осуществляющая жизнестроительные идеи Ренессанса, хотя бы в развитии бытовой цивилизации.

У нас невиданное наследство, неоцененные сокровища, высочайшая и чистейшая духовность, чего мы вовсе не растеряли за советский период нашей истории, несмотря на колоссальные трагические коллизии века, всевозможные запреты и гонения. История Российского государства, пусть с измененными кое-где акцентами, великая русская классика, наконец, природа России – все это было с нами, мы впитывали все это вместе с звуками русской речи, лирики величайших поэтов, с картинами Боровиковского и Кипренского, Саврасова и Левитана, с музыкой Глинки и Чайковского.

Даже отказ от религии и церкви, - надо же быть справедливыми, - это был величайший порыв к свободе человека, к утверждению его достоинства, впервые заявленный в эпоху Возрождения, подхваченный в эпоху Просвещения. Если эти вершины в развитии человеческой мысли мы сознаем, то как же не понять, что Россия сделала следующий шаг к свободе личности. Церковь остается в жизни современного человечества, но не иначе, как театр и кинематограф, то есть как эстетическая форма человеческого общения, когда сакральное и моральное переводится в область искусства, мистерий, неких празднеств, как собственно всегда происходило, начиная с греков с их природной веселостью, проявившей себя в величайшем развитии искусства. Но эта греческая веселость – после эпохи Возрождения – постоянно давала себя знать на Западе, а церковь служила всего лишь легким покровом этого весело торжествующего язычества.

Мы же, освободившись от диктата церкви и религии, этой свободы самоутвеждения личности не обрели, по многим причинам, и именно в сфере творчества и жизнетворчества по законам красоты. В 60-е годы XX века, когда эстетизм впервые после 30-х годов отчетливо вновь проявил себя в жизни и искусстве, интеллигенция с ее неприятием или приятием власти и ее идеологии, как встарь, вновь вступила на путь морализма (диссидентства, политиканства, богоискательства), доведя сегодня свои искания до абсурда – самоуничижения и самоуничтожения.

Разъедающая ее душу моральность обернулась для нее ядом и разрушительной силой для великого государства, разумеется, не без воздействия внешних сил. Трагедия Греции повторилась в трагедии России. Ренессанс не идиллия, не просто жизнерадостность и вдохновение, а и высочайшая драма человеческого бытия, что греки представили через трагический миф, обретший форму трагедии. Что художники и мыслители эпохи Врзрождения так или иначе пережили величайшие драмы и трагедии, о том достаточно свидетельств. Да и о чем драмы Шекспира?

Если наша история, особенно в XX  веке, столь трагична, то в этом не наша слабость и убожество, как пытаются поучать нас новоявленные моралисты от политики и журналистики (из областей, где истина никогда не обитала), а наша сила, наше величие. Высокая трагедия на сцене или в жизни приводит к катарсису, и человек обретает новое зрение, словно впервые после долгой болезни увидел небо, лес, солнце, всю красоту мироздания.