Читать онлайн «В водовороте века. Мемуары. Том 1». Страница 11

Она вместе с подругой по колледжу — членом этого общества — пришла на свидание с моим отцом. К тому времени, когда еще преобладали феодальные предрассудки, приходить девушкам в тюрьму, тем более на свидание с политическим преступником, было делом далеко не легким. Если будет разглашено, что она ходила в тюрьму, то ей не выйти замуж. Так был устроен мир. А она, модная щеголиха, именно в такое время и пришла на свидание с политическим преступником, что не на шутку удивило и озадачило даже тюремщиков, которые и отнеслись к ней с особой осторожностью. А она с таким задором и с таким светлым лицом утешала добрыми словами отца и мать.

Встреча с отцом в тюрьме явилась для меня своего рода крупным событием. Понял я и высокое стремление моей матери, сходившей к отцу в тюрьму вместе со мной. Увиденные мною раны на теле отца заставили меня всеми фибрами души возненавидеть японский империализм, подобный дьяволу, дичайшему зверю. Тогда эти раны дали мне значительно более реальное и наглядное представление о японском империализме, чем анализ и оценка, даваемые ему многочисленными политическими деятелями и историками мира.

До того времени мне не приходилось часто испытывать на себе произвол японских войск и полиции. Бывало, в Мангендэ приходили японские полицейские на перепись дворов и населения или на проверку чистоты дворов, о чем они как бы очень уж заботились. Я видел тогда, как они ни с того ни с сего придирались ко всякому из-за каких-то пустяков, угрожали. Их беспричинные придирки кончались откровенным хулиганством: они били нагайками по раздвижным дверям, от их ударов разорвалась и наклеенная на нашу раздвижную дверь бумага, разлетевшись на части, створка двери полетела на котел, разбив крышку котла. Но ни разу не приходилось мне видеть такие раны, какие были нанесены ими ни в чем не повинному человеку.

Раны отца навсегда врезались в мою память и на протяжении всей нашей антияпонской революционной борьбы не выпадали из моей памяти. Глубокое волнение от этой встречи до сих пор остается в моей душе неизгладимым отпечатком.

Осенью 1918 года отец вышел из тюрьмы, отбыв срок тюремного заключения. Старший мой дядя вместе с дедом, захватив с собою носилки, пошли в тюрьму, а односельчане ждали моего отца на развилке дорог, одна из которых ведет от села Сонсан к Мангендэ.

Измученный, истерзанный пытками, отец, еле передвигаясь, вышел из тюрьмы.

Увидев его, дед весь задрожал от гнева и возмущения. Он предложил отцу лечь на носилки, но отец отказался.

— Пойду на своих ногах. Пока жив, не могу на глазах у врага двигаться на носилках. На виду у врага и пойду на своих ногах.

С такими словами он и стал совершать шаг за шагом, твердо, как и всегда.

Возвратившись домой, он предложил моим дядям присесть и сказал:

— В тюрьме я старался выпивать хоть глоток воды больше, твердо решил во что бы то ни стало выжить и продолжать борьбу с япошками до победного конца. Самые злые в мире — это япошки. Можно ли оставить их безнаказанными? И вы, и Хен Рок, иХен Гвон, должны биться с япошками, не жалея себя. Хоть умри, но расплата — кровью за кровь!

Слушая отца, я твердо решил следовать за ним и драться с японскими империалистами не на жизнь, а на смерть.

Болезнь приковала отца к постели, но он не выпускал книги из рук. Некоторое время он лечился в доме Ким Сын Хена, мужа сестры деда, слывшего врачом-целителем, успешно лечившим глазные болезни, и продолжал изучение медицины, которое начал еще в тюрьме. У этого человека он доставал немало хороших книг по медицине. Вообще в бытность учеником Сунсильской средней школы он в доме Ким Сын Хена учился и медицинской технике, овладевал ею, как мог, и с увлечением читал книги по медицине.

Думаю, что еще с периода пребывания в тюрьме отец решил переменить свою показную учительскую профессию и выдать себя за врача.

Еще не совсем поправившись, он все же отправился в провинцию Северный Пхеньан. Он решил восстановить там разрушенные организации Корейского национального общества.

Вдохновляя его, дед сказал:

— Раз ты принял такое решение, надо дерзать и добиться своей цели.

Покидая родное село, отец написал стихи «Сосна на горе Нам». Это стихотворение — его твердая клятва: пусть сотрут в порошок, но бороться надо непоколебимо, продолжая дело из поколения в поколение, и во что бы то ни стало принести новую весну независимости солнечной стране, раскинувшейся на три тысячи ли.

Отец покинул дом в очень холодный день.

Я с нетерпением ждал, ждал весны, а она все не приходила. Для нас, бедняков, голодных и раздетых, страшным врагом был и холод, а не только голод один.

Но вот стало потеплее. Но бабушку не покидало беспокойство, это было видно и по ее лицу. Как же! Ведь немного погодя праздник — день рождения внучка Чын Сона.

Бабушкина тревога была не без основания. К тому времени, как всегда, начнут цвести цветы, поутихнет мороз в северном краю, где сейчас мой отец, но что может сделать она, чтобы достойно, без обиды отметить день рождения внучка в пору весеннего голода?

Весной у нас, как правило, кончался запас продовольствия. Но в день моего рождения для меня накрывали стол особый — вареный рис и яичница с маринованной креветкой. Яйцо одно. Но и это уже большое лакомство для моей семьи, когда и жидкой похлебки нам не всегда доставало.

Однако той весной меня не очень-то занимала мысль о праздновании моего юбилея. Мою душу терзал арест отца. И меня не покидала тревога об отце, находившемся теперь в таком далеком краю.

Прошло не так много времени, как покинул он свой родной дом. Но тут вспыхнуло Первомартовское народное восстание. Это было взрывом накопившегося годами негодования и гнева корейской нации, которая подвергалась неимоверным унижениям и оскорблениям со стороны японских империалистов в условиях десятилетнего варварского «сабельного режима».

Тягостный десяток лет, протекший после «аннексии Кореи Японией», был годами бедствий, тьмы и голода. Политика средневекового устрашения превратила Корею в громадную тюрьму, под штыками тирании наша страна, наша нация лишились всех свобод — свобод слова, собраний, организаций, союзов, демонстраций и митингов, всех социальных прав. Разграблены все богатства нации. Наши соотечественники изнывали от бесчисленных мук и страданий.

В таких невыносимых условиях наша нация, аккумулировавшая в себе силы после «аннексии» в вихрях движений тайных организаций, Армии независимости и движения за патриотические культуру и просвещение, решительно встала на стезю борьбы — народ больше не мог быть послушной жертвой адского периода, времен тьмы и грабежа.