Читать онлайн «Лев Троцкий». Страница 8

В январе 1898 года одним махом бросили в кутузку более 200 человек. Действовали намеренно жестко, устрашали, запугивали. Один задержанный выбросился в окно, другой получил психическое расстройство. Возникает ощущение, что какие-то полицейские чины просто-напросто раздули масштабы подполья. Что это было? Самодурство жандармов? Желание выслужиться? Конспиратор Львов стал жертвой облавы в некоем помещичьем имении. Он по обыкновению вез нелегальную печатную продукцию, в том числе переписанную им от руки. Остановился переночевать у уже знакомого нам садовника, который перешел сюда заниматься розами и виноградом. Швиговский «заботливо» перепрятал опасный портфель. По его словам, документы зарыли… в снегу. Утром за Львовым прискакали.

Летом 1898 года жандармский полковник предъявил Троцкому целехонькие бумаги, улики, которые будто случайно в сенокос отыскали дети. Похоже, в утро ареста садовник сдувал с вожделенных документов пылинки и докладывал господину полковнику, что задание выполнено.

Вся эта история с николаевскими заговорщиками иллюстрирует косность Российской империи. В феврале 1897 года заключенная в Петропавловскую крепость студентка Ветрова облила одежду керосином из лампы и сожгла себя. Университеты стали митинговать. Молодежное движение сопротивления формировалось как политическая сила. А министр просвещения сподобился после этого подать на подпись императору указ о призыве в солдаты всех студентов, задержанных за беспорядки. Не испугали. В маленьком Николаеве и десятках больших и малых населенных пунктах державы коммунар Лев и подобные ему решили, что пробил их час. Жандармское мышление властей предержащих не нашло иного выхода, как раскидывать пошире сети провокаторов и готовить показательные облавы.

Не успел Львов установить благодаря брату Александры тайное сотрудничество со «специалистом по перемешиванию фасоли» Мухиным, как в трактире «Россия» они чудом избежали разоблачения: их встреча с человеком, который оказался провокатором, в последний момент была отменена. Только Троцкий сумел наладить канал по доставке из Одессы подрывной литературы из-за кордона, как одесский товарищ предостерег курьера, что в Николаеве его дожидается старый доносчик, техник, который выдает себя за инженера. Наивные Львов и Мухин переговорили в укромном углу со лжереволюционером. Он сымитировал испуг, а в показаниях после их ареста вволю отыгрался на обидчиках. Итог николаевского боя с царизмом Троцкий подведет грозно: «Нас скоро заменили другие».

В Николаеве Лев воочию столкнулся с кризисными явлениями в православии, которые, возможно, церковь не преодолела по сей день. Подпольные кружки, на момент похода «теоретика из сада» в народ, уже существовали вчерне. Образованные, зажиточные в первом поколении рабочие тянулись к сектам, стремились к поиску в отношениях между людьми истины: «Некоторые из них называли себя баптистами, штундистами, евангельскими христианами, – говорил Троцкий. – Но это не было догматическое сектантство. Рабочие просто отходили от православия, баптизм становился для них коротким этапом на революционном пути».

Следует признать, что в Николаеве Троцкий проявил себя талантливым организатором, управленцем. Подпольная структура состояла из кружков, каждый – не более 25 участников. Кружок возглавлялся комитетом. Делегаты от кружков формировали руководящий центр. Конспираторы успели отпечатать десять листовок и три номера газеты «Наше дело».

Для Троцкого первый опыт несвободы как заключения, обитания в «мертвом доме» начался с двух лет сидения в тюрьмах Украины, пока шло следствие и выносил свой вердикт суд. После этого четыре главных обвиняемых, среди них Лев и Александра, получили по 4 года ссылки в Восточной Сибири. Дальше ждали более полугода в московской пересыльной тюрьме, в Бутырках, где влюбленные революционеры оформили брак. Оттуда их этапировали летом 1900 года. Минуя еще несколько пересылок, осенью вниз по Лене молодожены приплыли в Усть-Кут.

Как сидели при Николае II? По утверждению многоопытного сидельца Молотова, с уголовниками не ссорились, те относились неплохо, политических признавали как людей, которые борются за что-то. Большевики со своей стороны пытались вести агитацию, делали доклады, а потом вместе запевали хорошую песню.

Первая тюрьма Льва – старая николаевская – встретила его неприветливо. На дворе стоял январский мороз. В огромной камере мест на тридцать к едва теплой печке прижимались революционер и единственный сокамерник – переплетчик.

Начинающий издатель и его собрат по цеху не снимали пальто, шапки, калоши, иногда забывались на час-другой во сне, потом вскакивали и бегали туда-сюда. Лев как опытный репетитор преподавал товарищу по несчастью различные науки.

Три недели в «морозилке» завершились этапом в Херсон. Тюрьма в Херсоне оказалась еще древнее николаевской. Одиночка. Ни книг, ни бумаги. Духота. Паразиты. Голод: похлебка, ржаной хлеб с солью. Льву, в отличие, например, от Ленина, сидевшего за год до этого в Петербурге, передач, помощи с воли никто не предоставлял целых три месяца. «Паек ржаного хлеба с солью служил мне завтраком и ужином, – вспоминал Троцкий. – Я вел с собой длинные диалоги о том, имею ли я право увеличить утреннюю порцию за счет вечерней. Утренние доводы казались вечером бессмысленными и преступными. За ужином я ненавидел того, который завтракал». Каждый день Лев мерял свой карцер по диагонали, выполнял поставленную самим себе норму в тысяча сто одиннадцать шагов. В камере Троцкий сочинял революционные стихи, «Дубинушку» переиначил на пролетарскую «машинушку». Возвращаясь к своим херсонским мытарствам, Троцкий писал: «Изоляция была абсолютной, какой я позже не знал нигде и никогда, хотя побывал в двух десятках тюрем».

Без малого сто дней испытания на прочность для «подрывателя устоев и врага Великого Государя» окончились щедрыми дарами из рук надзирателей. Под прочувствованный комментарий: «Это вам мать доставила» – Льва облагодетельствовали свежим бельем, одеялом, подушкой, всякой всячиной, даже апельсинами. Вскоре Троцкого перевезли по Черному морю в родную Одессу, где и посадили в комфортабельную одиночку в недавно возведенном Одесском тюремном замке.

Отец и мать Бронштейны решили наставить блудного сына на путь истины, надеялись, что сын образумится. Мама непутевого сына, сраженного то ли запрещенными прокламациями, то ли сероглазой Александрой, направила прошение прокурору Одесской судебной палаты, умоляя воспрепятствовать браку сына с Соколовской «ввиду громадной разницы в летах… Близкое знакомство сына с этим семейством имело своим последствием нынешнее его положение, вследствие, очевидно, дурного направления и наклонностей этой семьи, а потому брак с такой особой может окончательно погубить его. Не могу при этом не прибавить и того, что родители Соколовской люди бедные и что брак этот рассчитан скорее на то, чтобы этим путем заставить меня и мужа тратиться на них». Родители, как это часто бывает, о решениях детей узнают последними. Счастливые молодожены отправились в ссылку, а вдогонку им полетело прошение супружеской четы Бронштейнов иркутскому губернатору: «Мы, родители, опасаемся, что этот брак угрожает нашему сыну полной нравственной гибелью, мы уверены, что без влияния Соколовской он исправится и по отбытии наказания возвратится в семью и сделается полезным гражданином».