Читать онлайн «И я ему не могу не верить…». Страница 32

Таким образом, расчет обстановки был составлен Артузовым абсолютно точно. Встреча Мухина и Савинкова в Париже состоялась, правда, позже, нежели планировалось первоначально, — 14 июля 1923 года.

К сожалению, обострение международного положения для СССР действительно имело место. 8 мая министр иностранных дел Великобритании Керзон предъявил Советскому правительству меморандум, ставший известным в истории международных отношений как «ультиматум Керзона». В надменной форме британский министр-консерватор потребовал от нашей страны целого ряда «уступок» империалистическим державам, угрожая в противном случае новой интервенцией против СССР. Советское правительство отвергло наглый ультиматум. По всей стране прокатилась волна митингов протеста. Рабочие и крестьяне начали собирать деньги на строительство эскадрильи боевых самолетов. Артузов долго смеялся, купив как-то на углу Лубянки коробок спичек, на этикетке которого был изображен самолет с огромным кулаком вместо пропеллера. Надпись гласила: «Наш ответ Керзону!» Так назвали эскадрилью.

10 мая, словно эхо на лондонский меморандум, раздались выстрелы в Лозанне: белогвардейский террорист Конради убил полномочного представителя РСФСР в Италии Вацлава Воровского.

Вот какие события омрачили политическое небо Европы в начале лета 1923 года.

Первая встреча Федорова с Савинковым состоялась на его квартире (улица Де Любек, 32), вторая — через день в одном из дорогих ресторанов. Были и другие встречи. На одной из них Федоров познакомился с «министром иностранных дел» при Савинкове Александром Аркадьевичем Дикгофом-Деренталем и его женой Любовью Ефимовной, которая вскоре стала секретарем и гражданской женой Савинкова. На другую встречу пришел еще молодой, лет тридцати пяти блондин, мощного телосложения, с красивым, но чрезвычайно жестоким лицом. Немалых усилий стоило Андрею Павловичу выдержать его взгляд. Это был полковник Сергей Эдуардович Павловский. Банды Павловского в 1921–1922 годах терроризировали приграничные районы Белоруссии. Павловский отличался безудержной храбростью, собачьей преданностью Савинкову и чудовищной жестокостью. Если и можно было о ком сказать, что у него руки по локоть в крови безвинных людей, так это о Серже Павловском.

Савинков подверг Федорова мягкому, вежливому, можно сказать, великосветскому, но тем не менее самому настоящему допросу с множеством «сюрпризов» — хорошо замаскированных ловушек, которые чередовались с последними французскими анекдотами и ядовитыми характеристиками деятелей белоэмигрантских кругов.

Не один раз поминал Андрей Павлович добрым словом Дзержинского, Менжинского и Артузова, предусмотревших важнейшие вопросы Савинкова. Федоров не только сумел войти в доверие к опасному собеседнику, но и получил от него ценнейшую информацию о ближайших планах, окружении, источниках и масштабах финансирования. Таковыми в первую очередь оказались французская и польская разведки.

И еще знакомство, неожиданное, важное и опасное. Франтовато одетый, лощеный мужчина неопределенного возраста с восточной наружностью. И его жена, миниатюрная, красивая женщина, не спускавшая с мужа восторженных глаз. Федоров узнал его мгновенно по словесному портрету, который был известен каждому чекисту: Сидней Джордж Рейли, заочно приговоренный еще в декабре 1918 года как враг трудящихся к расстрелу «при первом же обнаружении в пределах… территории России». Жену его, актрису, звали Пепита Бобадилья.

О главном требовании ЛД, вернее, условии, на котором организация согласилась бы на объединение с «Союзом», Савинков хорошо знал. Об этом постоянно писал ему из России Шешеня. Эти письма льстили самолюбию Савинкова, но он не был настолько наивен, чтобы опрометчиво броситься в объятия первой же организации, которая позовет его княжить на ее престоле. Как-никак, но за плечами его был и опыт «великого провокатора» Азефа. Все надо было хорошенько прощупать, разведать. Потому и приглашал на встречи то Дикгофа-Деренталя, то Павловского, то, наконец, Рейли, единственного человека, с чьим мнением он считался, как со своим собственным.

На заключительной встрече Федоров официально по поручению своей «организации» предложил Савинкову возглавить объединенный центр «Народного союза родины и свободы» и «Либеральных демократов», подразумевая при этом, что руководство будет не «дистанционным» — из Парижа, а непосредственным — в Москве.

Савинков предложение принял, но вопрос о точном времени прибытия в СССР оставил пока открытым.

Федоров вернулся в Москву и доложил руководству о результатах поездки. Подчеркнул, что у него сложилось впечатление, что Савинков настроен приехать, по непременно, по крайней мере, еще раз проверит реальность ЛД. Так оно и оказалось.

Савинков, никого не предупредив, послал в СССР своего эмиссара. И не кого-нибудь, а полковника Павловского. О прибытии Павловского Шешеня сообщил помощнику начальника КРО ОГПУ С. В. Пузицкому, игравшему роль члена ЛД Новицкого. Кроме проверки Павловский должен был устранить от имени Савинкова разногласия между «активистами» и «накопистами», поддержать «активистов» своим примером активной борьбы с Советской властью.

Прежде чем явиться в Москву, Павловский устроил бандитский набег на советскую территорию, с боем прорвался через границу, вошел в Демьянск, ограбил почту, остановил поезд и обобрал пассажиров. Как всегда, грабежи сопровождались зверскими убийствами коммунистов, советских работников, просто мирных жителей — для устрашения. С новым кровавым «хвостом» 16 сентября 1923 года словно снег на голову он свалился на Леонида Шешеню. Павловский был не Фомичев, действия которого можно было контролировать, а им самим незаметно, но твердо управлять. Павловский был опасный, бешеный зверь, способный натворить много бед. В разговорах с Шешеней, а затем и с сотрудниками Артузова он не скрывал, что подозревает ЛД в контактах с ОГПУ.

Артузов по согласованию с Дзержинским приказал Павловского арестовать. Сделать это было непросто. Учитывая физическую силу полковника, его постоянную настороженность, владение приемами самозащиты и всеми видами личного оружия, требовалось по возможности точно рассчитать все действия при аресте.

Павловского пригласили встретиться с одним из руководителей ЛД. Когда он ехал на квартиру этого «лидера» в пролетке, его арестовали. Любимец всего отдела — белокурый добродушный богатырь Гриша Сыроежкин и Василий Пудин, также не обиженный силой, сумели справиться с полковником.

Первые дни Павловский молчал. Тогда ему предъявили длинный список совершенных им на советской земле кровавых преступлений. Даже малой толики их было бы достаточно, чтобы суд вынес смертный приговор без малейших колебаний. И тогда полковник заговорил. Более того, он согласился оказать содействие чекистам, хотя Дзержинский лично предупредил его, что ОГПУ никаких гарантий на жизнь дать ему не может. Судить его будут все равно. Видно, очень уж не хотелось Павловскому расставаться с жизнью, а каждый день в тюрьме все-таки был ее продлением.