Читать онлайн «Скрытая биография». Страница 59

Однажды в обед по совету Кости я отправился в электрослужбу цеха поговорить, может, меня возьмут электриком. Руководил службой инженер-электрик Владимир Степанович Станкявичус из Литвы. Он отбыл срок в десять лет по 58-й статье, но его не отпускали, и он жил в городе без паспорта.

– Электрик мне нужен. Давайте посмотрим, что вы можете, – с литовским акцентом ответил на мою просьбу Станкявичус. Он довольно долго экзаменовал меня.

– Пожалуй, вы будете справляться, – сделал он вывод.

Когда Станкявичус узнал, что я жил в Литве, в Каунасе, и там меня застала война, оживился. Его взгляд выразил интерес и сочувствие.

– Я поговорю с начальством, – пожимая мне руку, добавил он. – Надеюсь, все уладится, и мы скоро увидимся.

Через неделю на доске объявлений и приказов висело распоряжение о моем переводе из слесарного отделения в электрослужбу завода.

Здесь работал еще один заключенный из нашего лагеря – Даниил Филипченко. Остальные четверо электриков были вольнонаемными и проживали в городе, вне зоны оцепления. Бригадир – Николай Кузьмин – ознакомил меня с предстоящими работами, мы обошли все отделения цеха. Я ознакомился с механизмами, электрооборудование которых придется обслуживать и ремонтировать. Меня удивило количество новейших по тому времени импортных станков: австралийских, американских, английских. На некоторых из них протачивались детали больших размеров, железнодорожные скаты и толстые валы. Говорили, что подобных станков, таких, как, например, «Гарвей», в Советском Союзе всего четыре: три в Норильске и лишь один – на материке. Из отечественных станков выделялся зуборезный полуавтомат коломенского завода, его электромеханическую часть приходилось часто ремонтировать. Большие станки располагались в два ряда во всю длину цеха. Между ними по рельсам двигался мостовой кран мощностью подъема в десятки тонн.

Работа электриков в основном сводилась к двум задачам: дежурство в целях устранения неисправностей электрооборудования работающих механизмов и их регламентный ремонт по графику. Если в цехе работало все исправно, дежурный электрик занимался работами в мастерской.

Благодаря прошлому увлечению электротехникой, учебе в слесарном и электротехническом ФЗУ, практике работы электромонтером в МХАТе мне было нетрудно восстановить навыки и успешно выполнять порученные задания. Товарищи по работе относились ко мне с уважением, часто обращались за помощью. Наш инженер Станкявичус одобрительно покачивал головой, доброжелательно улыбался, зачастую поручал мне сложные ремонтные работы.

Время побежало быстрее, жизнь моя стала лучше, перестал мучить голод. Выполненные работы хорошо оценивались, заработанные деньги перечислялись на лицевой счет. Несмотря на удержания за содержание в лагере и обмундирование, к концу 1952 года на моей сберкнижке оказалось около 3000 рублей.

Были и некоторые хитрости. Некоторые наряды закрывались по договоренности на кого-либо из вольнонаемных электриков. В получку он получал наличными всю заработанную мной сумму. За это он приносил мне из города продукты, купленные на эти деньги, часть из них предназначалась ему. Это устраивало нас обоих. Приходя утром в мастерскую, я ставил на плитку кастрюлю, где варился мясной суп. Обед получался отменный. Я поправился и окреп.

Специфика работы позволяла мне бывать в разных местах завода, появились знакомые зеки и вольнонаемные. На мостовом кране работал бывший летчик-истребитель Игорь Зайцев, осужденный трибуналом в конце войны. Выяснилось, что он служил в дивизии, которой командовал мой однокашник по училищу Анатолий Кожевников. Строповщиком под краном работал бывший стрелок-радист Борис Фомичев. В управлении завода работал вольнонаемный, бывший зек, авиационный специалист Сергей Иванов. К нам, авиаторам, несколько раз приходил из города бывший летчик-истребитель Герой Советского Союза Константин Новиков. Судьба привела его в Норильск из Москвы, где он ранее работал летчиком-испытателем на авиазаводе. Там произошел конфликт с руководством летно-испытательной службы, его уволили, и Костя собирался устроиться пилотом в норильском аэропорту Надежда. Оказалось, Костя Новиков был на фронте в составе полка, в котором летал Алексей Маресьев, тоже мой однокашник. Он уже был известен по книге Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке».

Во время таких встреч в конторке Кости Шарова мы вспоминали минувшие дни и боевые дела. Иногда из города Новиков приносил бутылку спиртного. Тогда поминали тех, кто не вернулся, и себе желали счастливого будущего.

Не всегда в пургу, тем более в буран, удавалось сразу дойти до завода, приходилось укрываться и обогреваться в других цехах и заводах. Так я познакомился со Степаном Панцыревым, бывшим авиационным специалистом. Он работал на обогатительной фабрике в лаборатории. Были и другие знакомства, в основном с бывшими офицерами разных родов и видов войск, осужденных «за измену Родине» после возвращения из плена. Среди них были и осужденные после репатриации из разных стран, куда они попали из фашистских лагерей.

Степан Панцырев был добродушным, веселым и остроумным собеседником. Как-то его товарищ из города умудрился принести фотоаппарат, мы сфотографировались. Та фотография хранится у меня и Степана до сих пор. Забегая вперед, скажу, что из всех заключенных, которых я знал в те годы, на свободе мне встретились только двое – Костя Шаров и Степан Панцырев. Костя умер в 1983 году в Коломне, Степан погиб в автомобильной катастрофе в 1987 году в Красноярске, где он жил с семьей.

Заключенные Норильского лагеря С.С. Панцырев и Б.В. Веселовский. Фото 1950 г.

Жизнь в норильском лагере скрашивалась цеховой библиотекой. Здесь кроме технической была и художественная литература. Заведовала библиотекой Люба – вежливая, уважительная женщина, бывшая заключенная, отбывшая срок в десять лет по обвинению в «контрреволюционной агитации».

Мне нравилась работа в цехе, некоторые мои предложения были одобрены руководством завода, внедрены и дали эффективные результаты. За внедрение одного из устройств мне была объявлена благодарность и вручена денежная премия от руководства завода.

Остался позади 1952 год. Прошло более десяти месяцев сверх того, что определил мне военный трибунал. Но меня продолжали содержать в заключении как «политического преступника», осужденного за побеги. Даже Указ Президиума Верховного Совета от 27 марта 1953 года об амнистии меня почему-то не коснулся.

Тогда были освобождены Костя Шаров, Игорь Зайцев, Борис Фомичев, Степан Панцырев; с одним из них я отправил письмо в ЦК ВКП(б). В нем я подробно описал свои злоключения и порядки, царившие в ГУЛАГе. Однако мои жалобы были безрезультатны.