Читать онлайн «Свободные размышления. Воспоминания, статьи». Страница 36

Первая оригинальная комедия Фонвизина – «Бригадир» – в своей структуре явно восходит к тому представлению о кукольной комедии человеческой жизни, которое увенчало все размышления фонвизинских философов-слуг. Все персонажи «Бригадира» за исключением Софьи и Добролюбова движимы элементарными внеидеологическими побуждениями, попадают в фарсовые положения и глупость каждого их них легко обнаруживается в столкновениях и спорах на самые различные темы.

Первые слушатели и читатели «Бригадира» единодушно оценили в комедии верную картину нравов247, то есть совокупность персонажей, из сопоставления которых и возникла эта общая картина образа жизни и мысли русского дворянского общества 1760-х годов. После комедий Лукина248, в которых «руссоизм» остался программным заявлением, «Бригадир» оказался подлинным открытием хорошо всем известного, но в русской литературе невиданного мира повседневности, быта и нравов. Восторгаясь не только «знанием» нравов, но и выдержанностью (то есть логикой поведения) характеров в ней, современники особо выделяли Бригадиршу. Как вспоминал Фонвизин, Никита Панин после «нескольких минут чтения» заметил: «Вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу» (II, 98 – 99). Можно попытаться определить, какие именно реплики Бригадирши после этих «нескольких минут чтения» произвели «во всех слушателях прегромкое хохотание». По-видимому, речь идет о 1-м явлении 1-го действия, в котором Бригадирша дважды отличается. Первый раз после реплики Советника, которая кончается сентенцией о том, что у Бога «все власы главы нашея изочтены суть», Бригадирша находит свое применение для этой мысли: «Вить вот, Игнатий Андреевич, ты меня часто ругаешь, что я то и дело деньги считаю. Как же это? Сам господь волоски наши считать изволит, а мы, рабы его, мы и деньги считать ленимся, – деньги, которые так редки, что целый парик изочтенных волосов насилу алтын за тридцать достать можно» (I, 50). Вторично, когда в ответ на недовольное замечание Бригадира: «Благодарен я за ее экономию. Она для нее больше думает о домашнем скоте, нежели обо мне», – Бригадирша отвечает: «Да как же, мой батюшка? Вить скот сам о себе думать не может. Так не надобно ли мне о нем подумать? Ты, кажется, и поумнее его, а хочешь, чтобы я за тобою присматривала» (I, 52).

Панин, которому так понравилась Бригадирша в первом явлении, повторил свои похвалы этому персонажу и «по окончании чтения»: «Я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали, однако, роль ее столько интересною, что все хочется ее слушать» (II, 99).

Панин заметил, что после первых реплик Бригадирши читатель уже знает, что слова ее будут не только глупыми, но и смешными. Поэтому следует внимательнее отнестись к тому, что так удивило Панина, – к «искусству» Фонвизина в разработке характера и поведения Бригадирши, результатом которого было полное торжество смеха и комизма, именно к этому времени осужденных теоретиками серьезной комедии и слезной драмы.

Удачное, по мнению современников Фонвизина, решение проблем комического в образе одной «дурищи» может быть объяснено только в результате анализа комедии в целом, поскольку глупа не только Бригадирша, глупы все персонажи комедии (кроме Софьи и Добролюбова), однако приемы, которыми пользовался Фонвизин в работе над другими персонажами, не дали комического эффекта такой силы и долговечности, какого он добился с Бригадиршей.

В «Бригадире» нет слуг или других каких-либо недворян: «Мы все дворяне, мы все равны» (I, 49), – говорит советница. Нет в комедии и какого-либо отражения дворянско-крестьянских отношений, о которых уже много писалось в том же 1769 году в «Трутне» Новикова. Фонвизина, по-видимому, занимало другое. Он хотел показать современное состояние русского дворянского общества, выбрав для этого один общий критерий – отношение к культуре, к просвещению, как говорили в XVIII веке.

В комедии две возрастные группы персонажей. Между старшим поколением (Бригадир, Бригадирша, Советник) и молодежью (сын, Советница, Софья и Добролюбов) проходит резкая образовательная граница. Старшее поколение – это люди, выросшие вне влияния книги и книжной культуры (разумеется, современной!), вне мира идей, которые может дать человеку общение с книгой, с литературой. Разрыв поколений, показанный в комедии, дает представление о такой ситуации, которую Фонвизин в 1760-е годы считал самой важной чертой духовной жизни русского дворянского общества. С одной стороны, те, кто книг не читает вовсе249, с другой – те, кто без книг уже не представляет себе жизни. Знаменитый разговор, в котором каждый из персонажей дает свое определение «чтению», показывает, где проходит размежевание поколений. Все что угодно рекомендуется читать, кроме книг, которых вообще нет как предмета первой необходимости в сознании старшего поколения персонажей. Троица старших представляет в комедии мир привычного невежества и нравственной пустоты, мир нечитателей. Но и читатели, противопоставленные в комедии нечитателям, разделены на две группы: Добролюбов и Софья, с одной стороны, Сын и Советница, с другой.

Французские второстепенные любовные и авантюрные романы250 – вот источник понятий о жизни и морали, с помощью которых Сын и Советница судят о других персонажах комедии. Сознание своего превосходства над старшими основано у этой пары молодых на том, что они знают, «как должно жить в свете» (I, 68). Их поведение регулируется только чувственными побуждениями, оно аморально в буквальном смысле, так как никаких внеположенных человеку ценностей они не знают и знать не желают. Бригадиру, на требование безусловного послушания отцу, сын отвечает вопросом: «Скажите мне, батюшка, не все ли животные, les animaux, одинаковы?» (I, 74). И, получив ответ: «конечно, все от человека до скота», – победоносно делает из отцовского ответа свой вывод: «Когда щенок не обязан респектовать того пса, кто был его отец, то должен ли я вам хоть малейшим респектом?» (I, 74).

В своем рассуждении о щенке сын перефразирует Гельвеция, который, как известно, считал человека сходным с прочими животными, все поведение которых определяется только физическими ощущениями, а не моралью251. По мнению Гельвеция, если говорят о какой-то морали, вложенной Богом в человека при его рождении, то почему нельзя говорить о «моральном» слоне или «моральном» верблюде. Отсюда убеждение Иванушки в том, что он имеет полное право вызвать своего отца на дуэль из-за соперничества в ухаживании за Советницей: «Я читал в прекрасной книге, как бишь ее зовут… “Les sottises du temps”, что один сын в Париже вызвал отца своего на дуэль… а я разве скот, чтоб не последовать тому, что хотя один раз случилося в Париже?» (I, 70).