Читать онлайн «Черчилль: Частная жизнь». Страница 14

— Пап, добившись демократии, мы не имеем ничего, кроме войн. Англо-бурская, Первая мировая, Вторая мировая…

Главной же темой, косвенно просматривающейся практически в каждом слове диалога, становятся взаимоотношения между отцом и сыном, который сознательно умалчивает обо всех своих успехах и достижениях.

Кульминации рассказ достигает в заключительных словах лорда Рандольфа, которые словно в зеркале отразили весь спектр эмоций, испытываемых Уинстоном в отношении отца — от глубокого почитания до желания быть значимым в его глазах.

— Уинстон, ты мне поведал ужасные вещи. Я бы никогда не поверил, что такое возможно. Я рад, что не дожил до этого времени. Пока я слушал твой рассказ, мне показалось, что ты неплохо разбираешься в этих вопросах. Я никогда не думал, что ты пойдешь так далеко. Конечно, сейчас ты уже слишком стар, чтобы рассуждать о подобных вещах. И почему ты только не пошел в политику? Ты бы смог принести нам много пользы и даже сделать себе имя.

Сказав это, лорд Рандольф поднес спичку к своей сигарете, появилась яркая вспышка, и его образ исчез. [106]

До недавнего времени большинство историков сходились во мнении, что лорд Рандольф умер от сифилиса. Этой же точки зрения придерживался и сам Уинстон. В конце 1990-х годов американским доктором Джоном Мазером на основе большого количества архивных материалов и медицинских записей лечащих врачей был проведен подробный анализ истории болезни лорда Рандольфа. В ходе данного исследования было установлено, что предполагаемая причина смерти отца Уинстона заключалась в левосторонней опухоли мозга, неоперабельной, если учесть возможности медицинской науки того времени. [107]

Спустя всего два с половиной месяца после смерти лорда Рандольфа, 2 апреля, скончалась бабушка Уинстона по материнской линии мисс Леонард Джером. Через три месяца произошла еще одна трагедия: 3 июля от острого перитонита умерла любимая няня мисс Эверест, о которой Уинстон скажет, что это был «самый дорогой и самый близкий друг в первые двадцать лет моей жизни». [108] Об ее тяжелом состоянии Черчиллю сообщили лишь за сутки. Он тут же примчался к постели умирающей и нанял для ухода за ней сиделку. Но было уже поздно. Успев попрощаться со своим любимым Уинни, она впала в кому и, не приходя в сознание, скончалась на следующее утро. Черчилль организовал ее похороны, заказал два венка — от себя и леди Рандольф, а также воздвиг на собственные средства надгробную плиту. Своей матери он скажет:

— Распалось еще одно звено, связывающее нас с прошлым. [109]

Потеряв трех близких людей и закончив военную академию, Уинстон вступил во взрослую жизнь.

С поступлением в 4-й гусарский полк Ее Величества в жизни Черчилля начнется новый этап. Впереди его будут ждать смертельные опасности и легкие ранения, нелепое пленение и дерзкий побег, военная слава и литературный дебют. Главным же станет ощущение жизни во всем ее многообразии и великолепии: «Вспоминая те времена, я не могу не поблагодарить Высшие силы за то, что они дали мне жизнь. Все дни были хороши, и каждый следующий лучше предыдущего. Взлеты и падения, опасности и путешествия, постоянное чувство движения и иллюзия надежды. Вперед, молодые люди всей земли! Вы не должны терять ни минуты. Займите свое место на передовой по имени жизнь. С двадцати до двадцати пяти — вот это годы! Не соглашайтесь с положением вещей. Поднимайте великие стяги и атакуйте орды врагов, постоянно собирающиеся против человечества. Победа достанется лишь тем, кто осмелится вступить в бой. Не принимайте отказ, не отступайте перед неудачей, не обманывайте себя личным успехом и пустым признанием. Земля создана, чтобы быть завоеванной молодостью. Лишь покоренная она продолжает свое существование». [110]

Примечательно, что Уинстон напишет эти строки, находясь на рубеже эпох в своей политической карьере: позади — четверть века министерских должностей, включая пятилетний период в Министерстве финансов, впереди — десять «пустынных» лет забвения и звездный час Второй мировой. Но это все будет в XX веке, а в XIX столетии двадцатилетний лейтенант Черчилль готовил себя к завоеванию мира. И на это у него были все основания.

В то время жизнь в британской армии имела определенную цикличность. Семимесячный летний период, наполненный тренировками и различного рода маневрами, чередовался с пятимесячным периодом отдыха. Зная, что на будущий год 4-й гусарский полк переедет в Индию, а там про военную славу придется забыть и вовсе, Черчилль принялся искать место для применения своей безграничной энергии. Его выбор остановился на Кубе, раздираемой партизанской войной между кубинскими повстанцами и испанскими колонизаторами.

Отлично понимая, чем могла обернуться подобная жажда приключений, леди Рандольф смотрела куда менее оптимистично на излишнюю активность своего сына. Однажды Уинстон ей самоуверенно скажет:

— Я решил ехать!

Она строгим голосом ему ответит:

— Вместо «я решил» гораздо благоразумнее было бы сначала посоветоваться со мной. Хотя, возможно, со временем опыт научит тебя такту, одной из важнейших составляющих в нашей жизни. [111]

Последнее, похоже, меньше всего волновало двадцатилетнего Черчилля. Впереди его ждал Новый Свет.

По пути на Кубу Уинстон посетит США. Делясь своими впечатлениями с братом, он скажет:

— Джек, Америка — великая страна, где практичность ставится во главу угла, заменяя американцам романтику и внешнюю привлекательность. Они больше напоминают огромного здоровяка, презирающего твои сокровенные чувства, возраст и традиции, но при этом с таким непосредственным добродушием решающего свои дела, что им могут позавидовать более старые нации. [112]

Пройдет пять лет, и Уинстон, избранный к тому времени в палату общин, снова поедет в США с лекционным туром. Представлять его перед американской аудиторией будет не кто иной, как Марк Твен. В своей приветственной речи он произнесет:

— Уинстон Черчилль — американец по матери и англичанин по отцу. Разумеется, такое сочетание не могло не произвести на свет удивительного человека. И если до недавнего времени наши страны, совместно участвующие в войнах, были родственны в грехе, то теперь мы объединились и в добродетели. [113]

Несмотря на разницу в возрасте и мировоззрении, у Черчилля сложатся хорошие отношения с американским классиком. Твен подарит своему новому другу 25-томное собрание сочинений, подписав на каждом томе: «Быть добродетельным — благородно. Учить же других быть добродетельными — еще благороднее и гораздо менее хлопотно». [114]