Читать онлайн «Баженов». Страница 52

Баженов неоднократно обращал внимание Николая Ивановича на распространение чуждых русскому человеку идей, философских понятий, на чрезмерное увлечение магией и алхимией, на разгул шарлатанства. Тревога и сомнения стали посещать Баженова все чаще и чаще. И не только его одного. Наиболее передовая часть нарождающейся русской интеллигенции, втянутой в масонство, стала серьезно задумываться не только над постулатами масонства, подвергать сомнению обскурантистскую философию, но и подозрительно относиться к целям международного ордена, его практике. Одних это приводило к наивному желанию отыскать в масонстве «национальные мотивы» и попыткам оградить «русские ложи» от иноземного влияния (что, кстати, в основе своей противоречило орденской сущности и расценивалось как «отступничество и предательство»), другие просто порывали всякие связи с ложами. В числе последних оказался, например, поэт и прозаик H. M. Карамзин. Случай с ним примечателен, в определенной степени характерен.

Карамзин стал масоном в 1784 году. Выполняя волю своих орденских наставников, он начал было переводить книги, отвечающие масонскому духу, но вскоре бросил это занятие. Карамзин задался целью издавать свой журнал. Тогда масоны потребовали от него изложить программу планируемого журнала. На это поэт ответил, что он не мальчик и имеет право на самостоятельные мысли и поступки. В «Московских ведомостях» он печатает «Объявление», где намекает, что не намерен в своем будущем журнале публиковать «теологические, мистические» и прочие труды масонского плана. И. В. Лопухин, соблюдавший все предписания орденских начальников, предупреждает масона А. М. Кутузова: «Карамзин совсем анти того, что разумеют мартинизмом». С этого времени масоны тщательно следят за Карамзиным, его литературной деятельностью. И. В. Лопухин пишет: «Карамзину хочется непременно сделаться писателем так, как князю Прозоровскому истребить мартинистов, но обоим, чаю, тужить о неудаче». H. H. Трубецкой, тоже масон, расценивает желание Карамзина быть в своей литературной и издательской деятельности независимым от «братьев-начальников» и орденской дисциплины как самое «безумное предприятие».

Масоны, подталкиваемые тайными иноземными «мастерами», начинают Карамзина травить, преследовать, на него пишут злобные памфлеты. Карамзин идет на разрыв с масонами.

Это был смелый шаг. Что заставило Карамзина решиться на него? Сам поэт и прозаик, памятуя о масонских «законах мести» за разглашение тайны, предпочитал хранить молчание. Он лишь ссылался на «нелепые» обряды и «таинственность». Но и этим сказано много. Вряд ли Карамзин стал бы рисковать и идти на конфликт с орденом лишь только потому, что внешняя сторона масонства показалась ему смешной и нелепой. Видимо, зоркий глаз поэта усмотрел в масонских символах, обрядах, законоположениях и таинствах нечто большее, чем забаву или увлечение мистиков и обскурантов. И именно поэтому в силу глубокого внутреннего ощущения, что масонство — это коварная тайная политика, разрушительная и сознательно регламентирующая поведение и мировоззрение человека организация, что задачи масонства несовместимы с задачами национальной культуры и настоящего просветительства, в силу этого Карамзин и решился на смелый шаг, порвал с масонством.

Нечто подобное, хотя и более смутно, менее конкретно и осознанно, чем литератор Карамзин, ощущал и Баженов. Но с выводами он не поспешал: многое еще было неясно. Он лишь делился своими тревогами с Новиковым. Николай Иванович отмалчивался. Но был при этом мрачен, чувствовалось, что ему самому все это не по душе. К тому же он все больше чувствовал себя виноватым перед читателями, кои воспринимали мистическую литературу, подготовленную и издаваемую Шварцем, за новиковские издания.

Наконец, как бы это ни противоречило существующим масонским уставам, Новиков решает выступить против своего орденского диктатора и идейного оракула розенкрейцерского мистицизма. Он пишет и публикует два сатирических рассказа — «Сиди у моря тихого, жди погоды теплыя», «Свое добро теряет, а чужого желает».

В первом рассказе, высмеивая тайну ордена и обладателей высоких градусов, интригующих доверчивых людей деланием из ничего золота, Новиков пишет: «Золото есть и всегда будет предметом искания всякого рода людей… Что купцы предприемлют для приобретения золота, всем известно. Да и самые дворяне, сии божки, втуне приемлющие, а даром не дающие, чего не делают для золота? особливо в нынешние просвещенные времена!» Далее следует пародия на розенкрейцерские «практические науки», в том числе на «прогрессистские» лекции Шварца.

Второй рассказ — это, по существу, сатира на изданную Шварцем книгу «Хризомандера» и разоблачение шарлатанской деятельности обладателей «таинств». Эти публикации вызвали негодование не только у Шварца, но и тайных берлинских мастеров.

«…Розенкрейцеры, поняв, что подчинить себе Новикова не удастся, что превратить типографию в центр масонско-мистического книгопечатания Новиков не позволит, стали смотреть на созданную Типографическую компанию как на чисто доходное предприятие. — Справедливо замечает в своей книге «Николай Новиков и русское просвещение XVIII века» советский исследователь Г. Макогоненко. — Именно у них, у розенкрейцеров, появилось пристрастие к «экономике», к наживе за счет книжной торговли. Именно они хотели превратить Новикова в предприимчивого управляющего, который бы заботился о доходах своих хозяев. Об этих настроениях красноречиво говорят письма Кутузова (А. М. Кутузова. — Примеч. В. П.) из Берлина. Отправленный совершенствоваться в «таинственных науках», увлеченный поисками гомункула, он не забывает о мирских делах, все время беспокоясь, что типография приносит малый доход. В своих письмах Трубецкому он упрекает Новикова в нерадении и предлагает московским «братьям» решительно «ограничить планы Новикова».

Но ограничить планы Новикова одними масонскими указаниями было трудно, и розенкрейцеры убедились в этом.

В 1784 году умер Шварц. На его место был назначен барон Шредер, который начал с того, что под разными предлогами ограничил власть Новикова в ложах. Далее он приказал прекратить регулярные собрания, на которых русские масоны имели привычку откровенничать, обмениваться мнениями, и велел выполнять масонские задания секретно, доверяясь лишь розенкрейцерскому начальству, каковое доверило Шредеру вести тайную переписку и осуществлять связь с русскими масонами.

Вскоре Шредер неожиданно выехал в Берлин. Через князя Трубецкого барон сообщил, что «получает наследство от весьма богатого дяди» и намерен значительную сумму употребить на приобретение гендриковского дома на Садовой. По планам Шредера в этом доме должны разместиться типография, жилые комнаты типографских рабочих и служащих, больница, благородный пансион, аптека, книжная лавка, помещения для розенкрейцеровских заседаний.