Читать онлайн «Перикл». Страница 16

Кто-то тронул Аристида за плечо. Погруженный в размышления, он не заметил, что перед ним стоит крестьянин и протягивает черепок.

— Прошу тебя, напиши за меня имя, а то недосуг мне было буквы-то учить.

— Кого же ты хочешь изгнать из Афин?

— Аристида, конечно.

— Гм… А он что, обидел тебя чем-нибудь?

— Да нет, мне-то что. В городе я бываю редко — разве что на базар приеду или вот, как нынче, на собрание. Но как ни появлюсь, отовсюду только и слышу: «Справедливый», «Справедливый». Я его и в лицо-то не знаю, да надоело слушать, как его восхваляют.

Аристид усмехнулся и, ничего не ответив, написал свое имя. Он больше не сомневался в исходе голосования.

Подсчитав черепки и убедившись, что их не меньше 6 тысяч, члены Совета пятисот разложили их по именам… Аристид, сын Лисимаха, должен был на 10 лет удалиться за пределы Аттики. Он уходил как враг, твердо решив оставаться патриотом.

Гомеровский Ахилл, которого оскорбил командовавший ахейскими войсками Агамемнон, покинул когда-то военный лагерь и просил богов, чтобы на греков обрушились беды и они пожалели бы о его отсутствии. Меньше всего Аристид думал о себе. Уходя из города, он воздел руки к небу и воскликнул: «Пусть никогда, о афиняне, не наступит для вас тяжелый час, когда вы вспомните об Аристиде!»

Фемистокл попытался сделать все, чтобы этот час никогда не наступил. Избранный стратегом в 482 году, он лихорадочно готовился к войне. Кроме 50 военных кораблей, которыми располагали Афины, он предложил построить еще сотню. Прежние 50-весельные суда сменились более совершенными и крупными триерами. Сооружением флота занималось непосредственно государство. Заготовку снастей и набор экипажа поручили богатейшим гражданам, предоставив им почетную обязанность расходовать собственные средства (триерархия).

Новая система организации флота привлекла многих малосостоятельных афинян. Впервые в афинской истории низшее сословие почувствовало свою силу. В Афинах укреплялась мысль, что отныне не знать и зажиточные люди, способные вооружиться за свой счет и поставлявшие кадры гоплитов, а простой народ, бедняки, ремесленники и крестьяне — истинные спасители страны. И именно они должны вершить ее судьбу.

Через сотню лет Платон заметит, что Фемистокл превратил афинян из стойких гоплитов в моряков, и реформатора станут упрекать в том, что он «отнял у сограждан копье и щит и унизил афинский демос до гребной скамейки и весла». Правда, ценой подобного унижения покупалась независимость, и, как пишет Плутарх, «повредил ли Фемистокл строгости и чистоте государственного строя или нет, — это вопрос скорее философский».

Так или иначе, афиняне согласились отказаться от восьми драхм, которые каждый получал из доходов от рудников Лавриона, и флот был построен в неслыханно короткий срок.

Теперь предстояло объединить силы греков. «Главная заслуга Фемистокла та, что он положил конец междоусобным войнам в Элладе и примирил отдельные государства между собою, убедив их отложить вражду ввиду войны с Персией» (Плутарх). Чтобы успокоить союзников, опасавшихся усиления Афин, он предложил даже на собрании делегатов от полисов поручить командование всеми вооруженными силами спартанцам, как самым искусным воинам, не ведающим поражений на суше.

Не все полисы согласились участвовать в общей борьбе. Ближайшие соседи и исконные соперники Афин и Спарты — Аргос и Беотия — не вошли в союз, а Фессалия вскоре после начала военных действий перешла на сторону персов. Не поддержали греков и эллинские государства на юге Италии и в Сицилии, ссылаясь на угрозу нападения дружественных персам карфагенян.

Армия Ксеркса меж тем готовилась к походу, а союзники никак не могли договориться насчет плана действий. Спартанцы категорически настаивали, чтобы войска и жители покинули все области Северной и Средней Греции и отошли в Пелопоннес. Там, за Коринфским перешейком (Истмом), они станут неприступной стеной и отобьют натиск варварских полчищ.

Фемистокл предложил дать бой на суше и на море. Чтобы не оттолкнуть от союза самолюбивых спартанцев, он согласился поставить во главе флота их полководца Еврибиада. После долгих препирательств союзники решили, наконец, отправить 300 триер к мысу Артемисию на побережье Евбеи, а войско — к горному проходу, через который вел путь в Фессалию. Проход этот был настолько узок, что через него могла проехать лишь одна повозка. С запада тянулась неприступная отвесная гора, а на востоке до самого моря простирались непроходимые болота. Проход этот назывался Фермопилы, то есть «Теплые ворота», так как там находились теплые источники.

Здесь семитысячная армия эллинов должна была остановить персидскую лавину и задержать ее до тех лор, пока сражается флот. Если морской бой затянется на несколько дней, защитникам Фермопил обещали прислать подкрепление. А если греческий флот будет разбит, небольшому отряду легче отступить с наименьшими потерями и соединиться с главными сухопутными силами.

Фемистокл не надеялся на то, что ему удастся сохранить в неприкосновенности Афины. Но ведь город в конце концов лишь клочок земли, и силен он не своими стенами, а бойцами. В Народном собрании ему надоело слушать патетические возгласы честных, но недалеких людей, призывавших доблестно сложить головы, но не уступать добровольно ни пяди священной территории города, которому покровительствует богиня мудрости Афина Паллада. Каждый раз, выступая перед народом, Фемистокл призывал его готовиться к битве на кораблях и не тратить бесцельно силы на защиту стен, которые рухнут при первом же натиске врага.

Голос Фемистокла звучал громко и решительно. Но не только он поколебал решимость афинян. С еще большим вниманием прислушивались они к голосу Аполлона.

Как обычно., в тяжелые минуты греки обращались за советом к дельфийскому оракулу. Там, в святилище Аполлона, из уст жрицы (пифии) они узнавали волю божества, которому подчинялись безоговорочно.

Прорицательница скрывалась во внутренней части храма, на небольшой площадке на скале. Из глубокой трещины в этой скале поднимались ядовитые испарения. Над самой расселиной помещался треножник, на котором и восседала пифия. Распустив волосы, она надевала на голову лавровую ветвь, выпивала воды из храмового источника, жевала лавровый лист и вдыхала ядовитые пары, доводившие ее до одурманенного, полубессознательного состояния. В экстазе она начинала выкрикивать бессвязные слова. Стоящие рядом жрецы объединяли их в законченные фразы и придавали им стихотворную форму, стараясь, чтобы ответы пифии выглядели бы как можно туманней. Не мудрено, что их истолковывал каждый по своему разумению. Не случайно даже такие глубоко религиозные люди, как Эсхил и Софокл, давали Аполлону, ничуть не осуждая его, прозвище Кривой, Двусмысленный. Философ же Гераклит утверждал, что «оракул в Дельфах не говорит, не утаивает, а намекает».