Читать онлайн «Потемкин». Страница 116

— Берегитесь, — сказал я, — …многие знаменитые любимцы царей говорили то же: „Кто смеет?“ Однако после раскаивались.

Мы расстались, и меня, признаюсь, удивило его спокойствие и уверенность. Мне казалось, что он себя обманывает. В самом деле, гроза, по-видимому, увеличивалась. Ермолов принял участие в управлении и занял место в банке, вместе с графом Шуваловым, Безбородко, Воронцовым и Завадовским. Наконец повестили об отъезде Потемкина в Нарву. Родственники потеряли всякую надежду; враги запели победную песнь… Однако через несколько дней от курьера из Царского Села узнал я, что князь возвратился победителем, что он в большей милости, чем когда-либо, и что Ермолов получил 130 000 рублей, 4000 душ, пятилетний отпуск и позволение ехать за границу…

Когда я явился к Потемкину, он поцеловал меня и сказал: „Ну что, не правду ли я говорил, батюшка? Что, уронил меня мальчишка? Сгубила меня моя смелость? …По крайней мере, на этот раз согласитесь, господин дипломат, что в политике мои предположения вернее ваших“»[958].

Из записок Сегюра видно, что при всем личном расположении к Потемкину посол ложно понимал его место и потому не мог раскрыть источник уверенности князя в себе. Для дипломата он — «царский любимец». Для Екатерины — муж, размолвки с которым неизбежны, но преходящи. Ложно понимали положение Григория Александровича и почти все окружающие. С этим он жил много лет, но вряд ли смирился в душе. Стоило тени немилости наползти на Потемкина, и толпа придворных «искателей» покидала его. Однако изнутри картина их отношений с императрицей выглядела совсем не так, как снаружи. 1786 год сильно отличался от 1776 года. Теперь за спиной Потемкина стояла серьезная сила в лице созданной им придворной партии, и его нелегко было скинуть даже в случае неудовольствия государыни. Он мог позволить себе покапризничать, ведь к его капризам прислушивались.

Еще до возвращения Потемкина из столицы Екатерина объяснилась с Ермоловым. 16 июля он выехал из дворца, получив бессрочный отпуск. Императрица обратила внимание на нового кандидата, Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, дальнего родственника и адъютанта Потемкина. 20 июля Екатерина, Григорий Александрович и очередной «случайный вельможа» втроем пили чай. За столом царила идиллия. Мамонов подарил своему покровителю золотой чайник с надписью: «Более соединены по сердцу, чем по крови»[959]. Мир в маленькой семье Екатерины был восстановлен.

Сам Потемкин тоже не считал нужным отказывать себе в радостях жизни. Державин вставил в оду строки, рисующие князя завзятым волокитой:

Похождения Григория Александровича не являлись секретом для общества. Князя осаждали толпы поклонниц. До конца жизни он оставался очень красивым человеком. «Была какая-то очаровательная привлекательность в его наружности, — писал Самойлов. — Редко удачное сочетание женской мягкости и мужской твердости. Изящный, тонкий характер всей фигуры, до зрелого возраста сохранявший молодую свежесть. Лицо продолговато-овальной формы отличалось чистотой, ровным румянцем, белизной и оттенялось светло-каштановыми, вьющимися шелковистыми волосами. Тонкая, приятная улыбка красиво очерченных полных губ, и рот при детском, звонком смехе обнажал ряд ровных зубов как бы из молодой слоновой кости. Все это освещали глаза цвети бирюзы, которую он так любил. Из них один погиб, отсюда прозвище князя „Полифем“. Энергичный вид придавали ему брови, приподнятые к концам, разделенные правильно очерченным, несколько крупноватым орлиным носом. Широкая выпуклая грудь и округлые плечи при высоком росте и пропорциональности всего постава напоминали сложением античную статую. Сходство с нею усиливал наклон головы и стройный стан. Наружность его отдаляла от созерцателя мысль об искусственной гордости или властности, сквозившей в нем на общественных собраниях или перед фронтом. И даже угловатость решительных движений, опрокидывавших гостиные предметы, напоминала в нем „богатыря-смолянина“, каким и величала его Екатерина».

При такой внешности Григорий Александрович был обречен стать кумиром светских дам. Тот же Державин сообщал, что «Многие почитавшие Потемкина женщины носили в медальонах его портреты на грудных цепочках»[960]. Недаром Екатерина в одной из записок замечала, что «весь город, бесчисленное количество женщин на ваш счет ставят. И правда, нет большего охотника с ними возиться». Потемкин находил в дамском обществе огромное удовольствие. Казалось, он готов был часами заниматься с понравившимися ему женщинами, рассуждать о нарядах, забавлять их веселыми разговорами, давать в честь очередной «богини» балы и праздники[961].

Все это — свойства человека светского, внешне свободного и сказочно богатого, чье желание тратить на развлечения с дамами немалые средства делало его волокитство особенно заметным. Если учесть, что князь постоянно пребывал на виду и внимание к его особе ни на миг не ослабевало (по удачному выражению Ш. Массона: «Когда его не было, все говорили лишь о нем; когда он находился в столице, никого не замечали, кроме него»[962]), то каждое его мало-мальски серьезное увлечение становилось пищей для сплетен.

Однако Самойлов отметил важную особенность куртуазного поведения своего дяди: «Если он иногда имел сокровенные связи, то не обнаруживал оных явно, не тщеславился, подобно многим знаменитым людям, своими метрессами»[963]. То есть при нескрываемых, иногда даже выставленных напоказ похождениях, Потемкин в некоторых случаях сохранял удивительную скромность. Ведь дама даме рознь. То, что для одной светской красавицы лишь предмет гордости — ее любовным трофеем стал сам светлейший князь, для другой — дело глубоко личное, способное погубить репутацию. Григорий Александрович умел чувствовать эту разницу и уважать тайны своих сердечных подруг. Поэтому об одних его возлюбленных современники знали даже чересчур много, а о других, пожелавших остаться в тени, — почти ничего.

Именно таким, скромным и очень грустным, был первый роман Потемкина после разрыва с императрицей. Поначалу Григорий Александрович искал утешения. В письме К. Г. Разумовского к М. В. Ковалинскому от 24 мая 1776 года сказано, что «утешительницей» стала Екатерина Алексеевна Синявина[964]. По иронии полная тезка государыни. Дочь знаменитого адмирала А. Н. Синявина, она в 1771 году, совсем еще девочкой была пожалована во фрейлины и вскоре стала любимицей Екатерины. Именно ее императрица брала с собой в загородную поездку из Москвы, когда посещала имение графа З. Г. Чернышева в Яропольце[965]. Одаренная музыкантша, Синявина прекрасно пела, играла на клавесине, была автором нескольких инструментальных произведений[966]. Судя по Камер-фурьерскому журналу, она часто выступала перед гостями Екатерины, например, в июне 1776 года в Царском Селе пела для прусского принца Генриха[967].