Читать онлайн «Стратегии гениальных мужчин». Страница 57

Он бредил собственной гениальностью с детских лет! Уже в десятилетнем возрасте, чтобы выделиться из толпы, он совершал умопомрачительные и опасные прыжки с высоты. Иногда Дали прыгал в лестничные пролеты – он готов был подвергнуть себя смертельному риску ради привлечения внимания к своей персоне, и этом было что-то патологическое. Живя во внутреннем мире, он нуждался в доказательствах внешнего и с юных лет рассматривал его исключительно как аудиторию. Это стало ранней неестественной, но очень действенной формой самореализации. При этом Сальвадор мало беспокоился по поводу своего безнадежного отставания в школе (придя в школу, он умел лишь назвать буквы алфавита и написать собственное имя), а еще больше он привык к отчуждению. Даже тот факт, что он стал второгодником, нисколько не поколебал уверенности Сальвадора в собственной исключительности, и он так же, как и прежде, продолжал бредить своей мессианской ролью короля-гения. «Он настолько закоренел в умственной лени, что это делает невозможным любые успехи в учении» – таким было заключение учителей, заставлявшие всхлипывать родителей Дали, но отнюдь не трогавшие его самого. Вспоминая об одноклассниках, он отмечал, что «не играл и даже не разговаривал с ними». Продолжая неутомимые путешествия по загадочному саду собственного воображения, мальчик не желал впускать туда никого; что же касается учебы, то он, ненавидя какие-либо умственные усилия, укладывающиеся в некую сомнительную логическую схему, раз и навсегда поставил на ней крест.

Однако не признавать учебы в любом виде не означало для юного Дали не признавать знаний или, лучше сказать, сладостных мук познания. В поисках места уединения Сальвадор уговорил мать выделить ему прачечную под обустройство «мастерской» по собственному усмотрению. Под самой крышей дома, в умиленных наслаждениях полным одиночеством и в борьбе с желанием выскочить на шумный детский гомон на улице он создал свой непостижимый и экзотический мир. Мир одинокого короля, безнадежно больного нарциссизмом. Отец как-то подарил ему подшивку журналов об изобразительном искусстве, что, к его удивлению, дало первый ощутимый толчок к приобретению всеобъемлющей магической идеи.

Вообще же, роль родителей в становлении Дали была уникальной – они никогда открыто не препятствовали каким-либо действиям сына, а подсознательные попытки влияния на него служили еще большим стимулом для развития непредсказуемой фееричности и плодовитости будущего художника. Их ослепительная любовь была настолько бесконечной, что если и не поощряла немыслимую извращенность сына во всем, то, по меньшей мере, полностью оправдывала ее. Скорее всего, именно позиция родителей в начале жизненного пути Сальвадора Дали сделала возможным решительный поход против правил и обеспечила возрастание в геометрической прогрессии нонконформизма, родившего агрессивную личность, способную достичь настоящего успеха. Мать мастера удивительно выделялась образованностью и страстью к чтению – не исключено, что именно ее одержимость книгами дала мальчику повод заглянуть в богатую семейную библиотеку. Именно мать, когда вручила мальчику альбом для переводных картинок и вырезала для него животных, первой попыталась открыть колоссальную всепоглощающую мощь магического мира живописи. И отец, при всем его внутреннем сопротивлении необъяснимым порывам сына, сделал свой вклад в формирование художника, обеспечив ему учебу в Резиденция де Эстудьянтес.

Сальвадору, одержимому необыкновенной манией величия, нужна была достойная идея – находясь во власти бесконечных умопомрачительных мечтаний, он создал свой героический образ, ради сотворения которого готов был терпеть муки лишений. Он почти ненавидел «дебильных детей, которые выучат все, что пожелаешь», и это больше была ненависть не к людям, а к обезличиванию. Будучи восьмилетним затворником, Дали понял, что сила личности – в отличии от большинства, а еще лучше – от всего человечества, и мощь интеллекта – в том, чтобы заставить мир признать твои отличия, пусть даже порочные и гнусные, как знаки новаторства и высшего понимания мира. (Например, лишь только для того, чтобы отличаться от сверстников, Дали, будучи юношей, отпустил волосы и бакенбарды.) Живопись как идея как нельзя лучше вписывалась в эксцентризм Сальвадора Дали и давала ему полную свободу воспроизведения навязчивых фантазий, избавиться от которых он был не в состоянии.

Не без подражания известным картинам в восьмилетием возрасте Дали начал рисовать на крышках шляпных коробок, которые торжественно развешивал на стенах своей «мастерской». Следующим толчком к превращению живописи в идею стала поездка в деревенское имение семейства Пичот, глава которого был настоящим художником-импрессионистом. Восприимчивый и впечатлительный рассудок мальчика яростно впитывал не только нарисованное, но и цвета, приемы написания и сами иллюзии. Нарисовав однажды оригинальным способом на старой двери горсть вишен, Дали добился наивысшей похвалы господина Пичота, что подтолкнуло его называть себя Художником. Интересно, что отец Сальвадора, внутренне противясь неестественным, по его мнению, художественным порывам своего сына и заставляя его посещать колледж:, все же снабжал юное дарование всем необходимым для развития художественных наклонностей и продолжения занятий живописью. Сам же Сальвадор, неизменно оставаясь более чем посредственным учеником, тщательно изучал специальную литературу и с какой-то ожесточенной страстью поглощал книги семейной библиотеки. Не утруждая себя зубрежкой схоластических школьных правил, которые Сальвадор считал бесполезными, он, тем не менее, постепенно превращался в ревностного труженика художественной нивы: целыми днями юноша проводил над рисунками и картинами, не испытывая даже малейшей потребности прервать работу для игр или общения со сверстниками. Ему нравились творческие поиски, и он всегда отождествлял себя с великим первопроходцем и гением современности, независимо от того, что реально получалось на полотнах. Думая о себе как о самом значительном интеллекте, Дали передавал импульсы окружению, которому приходилось воспринимать его таковым или не воспринимать вовсе (последнее мало заботило самого Дали). Все же это было не пустым бахвальством, ибо Дали ДОЛЖЕН был соответствовать смоделированному собственному образу. Амбиции юноши уже с самого раннего сознательного возраста подкреплялись просто потрясающей работоспособностью, вызывавшей благоговение окружения и беспокойство родителей. Даже смерть обожаемой им матери вызвала в нем мстительные чувства – с ощетинившимся сердцем и неугасаемым пренебрежением к миру, он, едва проснувшись, хватал кисть, чтобы не выпускать ее до самого вечера. Все, происходящее в мире, его болезненная восприимчивость направляла внутрь – даже смерть матери он интерпретировал как яростный вызов судьбы лично ему.