Читать онлайн «Гоббс». Страница 19

Отдав дань Священному писанию, Гоббс далее развивает теорию естественного происхождения языка, вновь подчеркивая, что «естественное начало речи могло быть лишь результатом произвола людей» (3, I, 233). Расселившиеся по разным частям света люди постепенно создали разнообразные языки, «по мере того как их научила этому нужда (мать всех изобретений)» (3, II, 66). Это последнее замечание Гоббса было, безусловно, глубокой и правильной догадкой о том, что возникновение речи происходило под влиянием материальных практических потребностей людей.

Весьма плодотворной явилась и главная мысль Гоббса о том, что язык представляет собой систему определенных знаков, посредством которых люди выражают свои мысли и обмениваются ими друг с другом «для взаимной пользы и общения» (3, II, 65). Ошибка же Гоббса состояла в том, что он причислял язык к искусственным знаковым системам, абсолютизировал условность и произвольность языка, субъективизировал естественно-исторический и объективный по своему содержанию процесс возникновения и развития речи.

Ошибочны были и некоторые другие положения языковой теории Гоббса, в частности, его утверждение, что имена «не есть знаки самих вещей» (3, I, 63), что они обозначают лишь наши идеи о вещах. В действительности же, как установлено лингвистикой, вопрос о том, что обозначают слова, или имена, — вещи или понятия, т. е. идеи, — может быть решен только при условии, если будет проведено разграничение между языком и речью (хотя эта граница сама по себе является не абсолютной, а относительной)[15]. Гоббс же, как уже отмечалось, не проводил вообще никакого различия между ними и потому не смог разрешить ни данную проблему, ни связанную с ней — о соотношении слова и смысла.

Наиболее разработанной частью языковой теории Гоббса является учение об именах. В нем как бы слиты воедино логика Гоббса, его гносеология и языкознание. Имя выступает здесь и как слово, и как понятие, и как исходный пункт научно-философского познания. «Лишь благодаря именам мы способны к знанию, к которому животные, лишенные преимущества использования имен, не способны. Да и человек, не знающий употребления имен, не способен к познанию» (3, I, 460). Вместе с тем, как это и можно было предположить, в учении об именах в полной мере проявился номинализм Гоббса, столь характерный для всей его философской концепции.

Гоббс подразделял имена прежде всего на положительные и отрицательные. Первые обозначают «нечто существующее в природе или воображаемое человеческим умом, как, например, тела или свойства тел, которые существуют или могут быть представлены существующими, или, наконец, слова и речь» (3, II, 72). Отрицательные же имена «суть знаки, обозначающие, что какое-нибудь слово не есть имя вещи, о которой идет речь» (там же, 73). Таковы слова «ничто», «никто», «непостижимое», «бесконечное» и т. п. Положительные и отрицательные имена исключают, согласно Гоббсу, друг друга; они не могут быть применены к одной и той же вещи. Но одно из них применимо к любой вещи[16].

Помимо положительных и отрицательных имен классификация Гоббса включала еще множество других подразделений: имена общие и единичные, первичные и вторичные, однозначные и многозначные, простые и сложные (см. 3, I, 66—69). Не рассматривая эту довольно сложную и несколько искусственную классификацию, обратим внимание лишь на некоторые ее аспекты, представляющие определенный интерес.

В первую очередь это относится к Гоббсовой характеристике общих имен, или универсалий. Философ категорически отвергает точку зрения, которая исходит из того, «будто сами вещи универсальны» (3, I, 460). Кто разделяет эту точку зрения, отмечал Гоббс, всерьез полагает, что сверх Петра, Ивана и всех остальных людей, которые существуют, существовали или будут существовать в мире, есть нечто другое, что мы называем человеком или человеком вообще. Ошибка сторонников этой концепции, получившей название «реализма», состоит, по Гоббсу, в том, что «они принимают универсальные, или всеобщие, имена за вещи, которые этими именами обозначаются» (там же, 460—461). Отвергая точку зрения «реализма», Гоббс выступает как номиналист. Он утверждает, что «в мире нет ничего более общего, кроме имен, так как каждая из наименованных вещей индивидуальна и единична» (3, II, 67). Поэтому если мы говорим, например, что «человек», «камень», «дух» или какое-нибудь другое имя суть универсалии, то это следует понимать не так, будто человек или камень — универсалии, а так, что лишь соответствующие слова (имена) суть универсалии.

В номинализме Гоббса нельзя не видеть реакцию на идеалистическую онтологизацию понятий, на утверждение объективного существования универсалий. Но как и другие представители метафизического материализма XVII—XVIII вв. (например, Гассенди, Локк), Гоббс не сумел раскрыть диалектику единичного, отдельного и общего. То, что общее не обладает самостоятельным существованием, вовсе не означает, что оно существует лишь в сознании или в языке, как считал Гоббс. Общее столь же реально и объективно, что и единичное. Но общее не существует вне единичного, помимо него. Оно существует в самих конкретных вещах, а не отдельно от них.

К числу основных и наиболее общих понятий принадлежат, как известно, философские категории. Каково отношение к ним Гоббса?

Выступая против канонизированного схоластикой Аристотеля, Гоббс отрицательно относился и к его системе категорий. Приведя в сочинении «О теле» таблицу аристотелевских категорий: «тело», «количество», «качество» и «отношение»[17], Гоббс отмечает их произвольный характер, который не отражает «истинный и действительный порядок имен» (3, I, 72). Весьма скептически оценивает он и познавательное значение названных категорий: «...я должен сознаться, что еще не видел сколько-нибудь заметной пользы от применения этих категорий в философии» (там же).

Однако сам Гоббс не устоял от соблазна выдвинуть свою систему категорий. Она содержится в «Левиафане» (часть I, глава IV) и сведена к четырем категориям, или всеобщим именам: «материя», или «тело», «акциденция», «представление» и «имена имен» (а также «имена речей»).

Первая категория выражает, по Гоббсу, все то, что выступает в качестве материи, или тела, включая живую, чувствующую и даже разумную материю, т. е. человека. Понятие акциденции охватывает все те свойства тел, «которыми одна материя, или тело, отличается от другой» (3, II, 72). Представление же, равным образом, как и ощущение, есть «призрак какого-либо качества или другой акциденции тела вне нас» (там же, 50). И наконец, существуют имена имен (общее, всеобщее, особенное и т. д.) и имена речей (утверждение, вопрос, рассказ, проповедь и т. д.).