Читать онлайн «Человек СИСТЕМЫ». Страница 29

И в заключение — более серьезный вывод. Если посмотреть на состав Политбюро (тогда — Президиума) ЦК КПСС в послесталинские времена, видишь, что при всех многочисленных заменах одних людей другими, при множестве давно уже забытых козловых, кириченко, фурцевых, мухитдиновых и подгорных вокруг Н.С.Хрущева было очень мало людей, которые могли быть источниками благотворного, прогрессивного влияния. В конце концов, могли бы просто честно высказать свое мнение или дать совет по сложному политическому вопросу. Я знаю только двоих таких людей. Один из них — О.В.Куусинен. И другой, как мне кажется, А.И.Микоян (с ним я был знаком лишь формально). Я был рад, когда в начале 1989 года на международном семинаре, посвященном истории Карибского кризиса 1962 года, сын Н.С.Хрущева Сергей Никитович подтвердил это, зачитав выдержку из воспоминаний отца, где говорилось, что только эти два человека предостерегали его относительно возможных опасных последствий размещения ракет на Кубе. Предостерегали, конечно, в крайне осторожной, соответствовавшей тогдашним нормам отношений в Политбюро, но достаточно ясной для самого Хрущева форме, — предупредив, что будут голосовать за его предложение, но только потому, что верят Хрущеву; думают, что тот понял всю свою ответственность и необходимость хорошо взвесить возможные последствия этого шага.

Н.С.Хрущев именно так понял эти замечания.

«Его (т. е. Куусинена. — Г.А.) ответ, — отмечал он в мемуарах, — всю ответственность возлагал на меня. Я очень уважал тов. Куусинена, знал его честность и искренность, и поэтому я по-хорошему это понял». Другим членом Политбюро, высказавшим сомнение (опять же в очень осторожной форме), был Микоян. Смысл его возражения состоял в том, что «мы решаемся на опасный шаг». Хрущев в своих воспоминаниях говорит: «Это я и сам сказал. Я даже так сказал, что, знаете, это шаг, если грубо формулировать, на грани авантюры. Авантюризм заключается в том, что мы, желая спасти Кубу, сами можем ввязаться в тяжелейшую, невиданную ракетно-ядерную войну».

Со своей стороны, мог бы добавить, что это был бы не только авантюризм, но и тягчайшее преступление. Я лично считаю, что ввоз ракет на Кубу — опаснейший просчет Н.С.Хрущева, а Карибский кризис — следствие грубейших ошибок в политике со стороны как СССР, так и США. Но, возвращаясь к Куусинену, хотел бы сказать, что эпизод этот весьма показателен. Он говорит, во-первых, о политической прозорливости Куусинена, уловившего опасность предполагаемого шага. И о его принципиальности — в тогдашней сложной обстановке, когда просто не полагалось возражать лидеру, он нашел возможность довести свою тревогу до сознания Хрущева.

Я посвятил воспоминаниям о О.В.Куусинене, работе с ним над учебником «Основы марксизма-ленинизма» так много страниц не только потому, что то и другое сыграло большую роль в моей жизни. Думаю, речь шла и о первой серьезной попытке развить, расширить тот прорыв, который совершил в наших представлениях о мире и о себе XX съезд КПСС, сделать настоящий шаг вперед в развитии общественно-политической мысли. Пусть даже этот шаг не получил тогда должного признания. И, конечно же, творческий коллектив, руководимый Куусиненом, был «оазисом» творческой мысли — по тем временам редким. Но не единственным.

Я был не участником создания этого института, а, скорее, свидетелем, зрителем, пусть заинтересованным, тесно с коллективом института связанным (мне довелось поработать в нем, но позже — уже в 1963–1964 годах, через шесть с лишним лет после его основания). И полагаюсь как на то, что помню из рассказов многих своих товарищей, работавших в институте со дня его основания, так и на любезно предоставленные мне воспоминания некоторых ветеранов института (в том числе Я.А.Певзнера).

Создание Института мировой экономики и международных отношении Академии наук СССР (ИМЭМО) тоже было прямым результатом XX съезда КПСС. В середине пятидесятых годов сохранялась нелепая, абсурдная ситуация: среди множества исследовательских институтов и центров, созданных в стране, не было ни одного, изучавшего международную тематику — зарубежные страны, внешнюю политику, международные экономические и политические проблемы. Единственное исключение — старинный, созданный задолго до революции Институт востоковедения, но он занимался почти исключительно проблемами языков, культуры, истории.

Положение не всегда было таким. Не говоря уж об исследовательских институтах или центрах Коминтерна и связанных с ним организаций (все они, видимо, закончили свое существование вместе с ним), существовал еще Институт мирового хозяйства и мировой политики (ИМХиМП), входивший в Социалистическую, потом в Коммунистическую академию, а с начала тридцатых годов преобразованный в академический. Он действовал с 1924 по 1947 год и перед ликвидацией насчитывал 120 сотрудников. Это был тогда едва ли не самый крупный гуманитарный институт Академии наук СССР. Возглавлял его академик Е.С.Варга, долгое время бывший доверенным консультантом Сталина. Это давало Варге известную самостоятельность, смелость суждений (не говоря уж о том, что, видимо, поэтому сам Варга и работавшие с ним несколько венгров избежали репрессий в тридцатых годах) и существенно помогло развернуть серьезные исследования как по текущей конъюнктуре, так и по истории и теории экономических циклов и кризисов. Долгое время, видимо, потому, что с кризисами связывали подъемы революционного движения, это было темой, привлекавшей главное внимание советских специалистов по мировой экономике. Занимался институт также международными отношениями, главным образом в плане изучения противоречий и конфликтов, назревания угрозы войны.

После Второй мировой войны Сталин, видимо, в значительной мере потерял интерес к Варге и его оценкам. Тем временем у Института мирового хозяйства и мировой политики появился могущественный противник — тогдашний председатель Госплана, член Политбюро, человек, ощущавший себя диктатором и в экономике, и в экономической науке, — Н.А.Вознесенский{5}. Он подверг Варгу уничтожающей критике за «приукрашивание» капитализма, за концепцию «организованного капитализма». Институт вскоре был закрыт, заменен отделом капитализма в Институте экономики АН СССР, ряд его сотрудников арестовали, многих уволили с работы. И в последующие девять лет научная работа по изучению мировой экономики, экономики капитализма, международных отношении, по сути, не велась, а ограничивалась подбором аргументов в поддержку предписанных тогда сверху тезисов касательно углубления общего кризиса капитализма.