Читать онлайн «Иван Васильевич Бабушкин». Страница 31

Длительное пребывание в такой тюремной одиночке неизбежно вело к тяжелым заболеваниям. Нередко заключенный впадал в неизлечимое психическое расстройство.

По воспоминаниям Н. К. Крупской, несколько соратников В. И. Ленина по петербургскому «Союзу борьбы» не вынесли суровых условий тюремного заключения и погибли. Запорожец сошел с ума, Ванеев заболел туберкулезом и вскоре, в первый же год ссылки, умер в Сибири.

Нужна была исключительная сила воли, исключительная целеустремленность, чтобы и в тяжелых условиях тюрьмы продолжать с прежней энергией борьбу за освобождение рабочего класса.

В. И. Ленин и в одиночной камере дома предварительного заключения оставался на революционном посту.

Ему удалось установить связи с оставшимися на воле членами «Союза борьбы», в частности с Н. К. Крупской. Из тюрьмы В. И. Ленин пересылал своим товарищам написанные им листовки и брошюры, давал советы относительно дальнейшей работы «Союза борьбы». В тюрьме же он написал конспиративным способом, между строк медицинской книги, проект программы партии.

Н. К. Крупская в своих «Воспоминаниях о Ленине» пишет: «Как на воле Владимир Ильич стоял в центре всей работы, так в тюрьме он был центром сношений с волей.

Кроме того, он много работал в тюрьме. Там было подготовлено «Развитие капитализма в России». Владимир Ильич заказывал в легальных письмах нужные материалы, статистические сборники. «Жаль, рано выпустил», надо бы еще немножко доработать книжку, в Сибири книги достать трудно», — в шутку говорил Владимир Ильич. Не только «Развитие капитализма» писал Владимир Ильич в тюрьме, он писал листки, нелегальные брошюры, высказывался по вопросам, обсуждавшимся в организации. Чтобы его не накрыли во время писанья молоком, Владимир Ильич делал из хлеба маленькие молочные чернильницы, которые — как только щелкнет фортка, — быстро отправлял в рот. «Сегодня съел шесть чернильниц», — в шутку добавлял Владимир Ильич к письму».

Несмотря на строгость тюремного режима, царившего в доме предварительного заключения, узники все же сумели установить с волей нелегальную переписку. Раз в неделю — по четвергам — к заключенным допускались на свидание родные.

Так как арестованные по политическим делам в 1895–1896 годах были в подавляющей своей массе молодыми людьми двадцатитрех- двадцатисемилетнего возраста, то к ним приходили почти каждый четверг «невесты» — члены подпольных рабочих кружков, учительницы воскресных школ. Этих «невест» присылал политический Красный крест. Они приносили продукты, среди которых особым вниманием заключенных пользовалось вишневое варенье: «можно с воли в «приношениях» (напр., в ягодах вишневого варенья), — вспоминает П. Н. Лепешинский, сидевший в доме предварительного заключения почти одновременно с И. В. Бабушкиным, — получать крошечные комочки бумаги с драгоценными информациями…» Заключенные, в свою очередь, ухитрялись пересылать записки, тщательно зашитые в швах рубашек, так как администрация тюрьмы разрешала отдавать на волю стирать белье.

Иногда заключенным удавалось перестукиваться с соседями по камерам. Но воспользоваться этим Бабушкину не пришлось: с одной стороны была пустая камера, а с другой — глухая стена.

Полное одиночество не сломило Ивана Васильевича: он держался в тюрьме так же твердо, как и в условиях подпольной напряженной работы. Он видел, что тюрьма — неизбежный этап нелегкой жизни профессионального революционера.

Твердость характера, революционная настойчивость и выдержка сказались и в распорядке жизни узника. Бабушкин ввел жесткий регламент дня и выдерживал его с завидной последовательностью. День проходил примерно так.

Едва забрезжит рассвет, Бабушкин поднимался, аккуратно убирал постель и, не торопясь, тщательно умывался. Затем «разминал косточки»: десятки, раз шагал по диагонали одиночки, размахивая руками и приседая.

Непоколебимая воля, горячая уверенность в победе рабочего класса поддерживали в узнике силы и энергию. Он не давал «шалить» нервам, наблюдал за каждым своим поступком.

Бабушкин особо следил за чистотой камеры: сам подметал пол и аккуратно, для «обязательной гимнастики», натирал его (надзиратели предлагали самим заключенным натирать воском асфальтовый пол камеры).

После утреннего чая с затхлым черным хлебом Иван Васильевич доставал с полочки книги, клал на узенький столик разлинованную тетрадку и усердно занимался вплоть до обеда. Проглотив несколько ложек безвкусного супа-баланды и каши-размазни, Бабушкин снова читал, конспектировал и перечитывал книги и журналы тюремной библиотеки, стараясь отыскать в них статьи по истории Англии, Франции, статистико-экономические описания немецкой и бельгийской промышленности и т. п. И как бывал рад Иван Васильевич, когда ему попадалась статья, в которой освещалось положение английских горняков или французских ткачей.

Читал Бабушкин целыми днями. В тюрьме чтение являлось могучим оружием узника в борьбе с одиночеством. Заключенные-«политики» Петропавловской крепости, пересыльных тюрем, дома предварительного заключения находили в книгах своих верных друзей. В тюремной библиотеке преобладали старые журналы. Но немало было и переводных сочинений по различным разделам естествознания, географии, этнографии. Попадались даже книги по истории народного хозяйства и политической экономии, главным образом переводные.

Заключенным разрешалось получать книги и с воли, после тщательного просмотра их жандармским управлением. В тюремной библиотеке находились также личные книги заключенных, уже отбывших свой срок. Особенно интересные книги оказались именно в числе личных. Поэтому Бабушкин прилежно занялся самообразованием. То, что не удалось ему сделать в детстве и в ранней юности, он стремился наверстать сейчас. В камере почти всегда царил полумрак, желтовато-тусклый свет лампочки быстро утомлял глаза: сказывалась тяжелая болезнь, перенесенная Иваном Васильевичем в «проворной жизни».

Аккуратность и точность во всякой работе — характерные черты Бабушкина — проявлялись и в манере чтения: Иван Васильевич читал книгу вдумчиво, не торопясь, конспектируя те места, которые оказывались с первого раза особенно трудными для понимания. Еще в подпольном кружке Фунтиков с удивлением и в то же время с невольным одобрением отмечал эту систему занятий Бабушкина:

— Ты, Ваня, читаешь долгонько, но зато и помнить будешь навек.

Иван Васильевич, законспектировав какую-нибудь книгу по естествознанию или экономической географии, помнил долгие годы все подробности и в спорах с товарищами поражал их необыкновенно глубоким, критическим усвоением материала.