Читать онлайн «Иван Васильевич Бабушкин». Страница 21

Занятия в кружке, знакомство с теорией Дарвина постепенно разрушали религиозность Костина.

Споры, которые начались между друзьями почти с первого дня их знакомства, все более обострялись, и Бабушкин не без сарказма выбивал из-под ног Костина одну его религиозную твердыню за другой: и ветхозаветное толкование о происхождении человека, но «долголетии земли», и убеждение о «спасительном» значении веры.

— Я верю, да, именно твердо верю, потому что знаю, — не раз в споре говорил Иван Васильевич своему другу Илье, — только одно: мы сами, рабочие, можем построить свое счастливое царство здесь, на земле, не размышляя ни о каком «царствии небесном». Вот почему я хочу узнать получше и поскорее: как же нам этого добиться?

И снова с жадностью молодой слесарь Семянниковского завода садился за книги, желая получить ответ на вопрос, поставленный им самим уже ясно и определенно: где же найти выход из беспросветной жизни?

После долгой слежки охранке удалось «ликвидировать» большую группу народовольцев и арестовать в ночь на 21 апреля 1894 года нескольких социал-демократов, имевших подпольные связи с этой группой. В числе арестованных оказался и Фунтиков. Тяжелые думы теснились в голове Бабушкина. Так описывает он свое состояние:

«Мастерская работала полным ходом, все спешили окончить свою работу. Для чего? чтобы взять скорее другую вещь и опять торопиться? спешить и спешить? для чего? …опять для того же: хозяевам нужна прибыль! и потому работай, торопись и не оглядывайся, пока они тебе не выкинут твой жалкий заработок, И тут же перед моим воображением проносится картина прихода жандармов, обысков.

А нашего Ф. (Фунтикова. — М. Н.) — нет, нет нашего патриарха, отца, с его вдумчивыми глазами, строго-серьезным лицом, с его железной энергией и бесстрашным мужеством. Ох, тяжело терять таких людей, особенно человеку, не привыкшему к такого рода потерям. Впоследствии я на аресты смотрел довольно спокойно, а тогда это было не то, и очень тяжело было мириться с фактом».

После ареста Фунтикова Бабушкин и Костин обращались было к П. А. Морозову, как к хорошо осведомленному товарищу, пользовавшемуся доверием Фунтикова. Но Морозов иногда любил выпить, и на этой почве у молодежи происходили с ним пререкания. Очень характерны воспоминания об образе жизни молодых подпольщиков того времени, написанные самим Иваном Васильевичем:

«Мы с Костей были того мнения, что ни один сознательный социалист не должен пить водки, и даже курение табаку мы осуждали… В это время мы проповедовали также и нравственность в строгом смысле этого слова. Словом, мы требовали, чтобы социалист был самым примерным человеком во всех отношениях, и сами старались всегда быть примерными».

Вскоре был арестован и П. А. Морозов.

Лишившись старших товарищей, Бабушкин и Костин решили организовать два самостоятельных кружка и, по конспиративным соображениям, вести занятия на своих квартирах поочередно.

В это время за Невской заставой в подпольных марксистских кружках появился рабочий Балтийского завода Василий Андреевич Шелгунов, однофамилец умершего писателя. Он привлекал к себе внимание открытым, мужественным лицом с большими черными глазами, своими смелыми, правдивыми речами. Ходил он почти всегда в рубашке-косоворотке.

Знакомство с В. А. Шелгуновым оказало на Бабушкина значительное влияние. Когда Шелгунов появился в кружке, то Бабушкин, Костин и его друзья еще энергичнее принялись за работу: установили связи с рабочими фабрик. Паля, Максвеля, Торнтона и железнодорожных мастерских Николаевской дороги.

Шелгунов не только старался передать товарищам все свои знания, помочь им при чтении трудных книг по социологии, истории культуры, — он знакомил их с марксистами из интеллигенции, которые должны были проводить регулярные кружковые занятия.

Помимо занятий в кружке, И. В. Бабушкин стал учиться в вечерней рабочей школе. Он слышал, что в ней можно получить серьезные знания, что учительницы там работают бесплатно, а в составе учеников немало передовых, развитых рабочих.

В этой школе преподавала Л. М. Книпович. Она, по воспоминаниям Н. К. Крупской, «умела подойти к каждому ученику совсем просто, по-товарищески. У нее в группе учился И. Бабушкин. Как-то вначале во время урока грамматики он написал на доске фразу: «У нас на заводе предвидится стачка». Лидия Михайловна после урока отозвала его в сторону и отчитала: «Вы что — рисоваться, что ли, хотите? Если вы думаете не о рисовке, а о деле, то неуместно такие шутки выкидывать». Бабушкин покраснел, но стал еще лучше, еще с большим доверием относиться к Лидии Михайловне».

На фабрики и заводы Торнтона, Паля, на Невский механический, на целый ряд других быстро разраставшихся крупных предприятий столицы поступало дорогое заграничное оборудование, сложные станки и машины. Для работы на этих новых машинах, приводимых в движение не только паром, но и электричеством, требовались люди, достаточно грамотные, могущие разбираться в технических чертежах. Поэтому владельцы фабрик и заводов не только содействовали расширению деятельности уже существовавшего в столице «технического общества», но и на свои средства организовывали новые воскресные школы для рабочих. Эти школы были на Петергофском проспекте, на Шлиссельбургском тракте, за Нарвской заставой.

По воспоминаниям членов первых марксистских кружков (например, Шаповалова), многие рабочие начали посещать вечерние технические школы, так как обточка конусов, шлифовка сложных деталей требовали некоторого знания геометрии и алгебры. За Невской заставой, где было немало крупнейших фабрик, заводов и мастерских, где быстро развивавшийся российский капитализм сосредоточил десятки тысяч рабочих, обслуживавших сложные паровые машины, возникла воскресная рабочая школа. Она находилась в селе Смоленском, на Шлиссельбургском тракте, в доме Корниловой — Эвальд, № 65; ее зачастую называли «Корниловской», а иногда «Варгунинской», так как председателем Фарфоровского приходского школьного попечительства был фабрикант Варгунин.

Фабриканты и правительство, решаясь на открытие таких новых школ, принимали все меры, чтобы не допускать «превышения программы». Самым главным и для всех обязательным предметом являлся «закон божий». Предприниматели стремились затуманить этой «наукой» сознание рабочих, заставить забыть животрепещущие вопросы, возникавшие у них в тяжелой повседневной жизни. Программа строго ограничивала изучение каждого предмета; например, в подготовительной группе можно было проходить арифметику лишь в пределах первых четырех действий, а в группе повторительной — до десятичных дробей. Отклонение от этой «начальством рассмотренной и утвержденной» программы строжайше каралось.