Читать онлайн «Воспоминания». Страница 21

Любопытно отметить, что правительство само виновато в этих печальных последствиях.

Перед открытием Думы один из крупнейших чиновников Трепов (который был несколько недель председателем Совета Министров в 1917 году, накануне падения монархии) был отправлен по всем европейским столицам с целью изучения порядка различных парламентских заседаний. Трепов вернулся из своей поездки с готовым планом, основанным на том, что он наблюдал в Париже, и это было принято правительством без всякой критики. Очень простая мысль о продолжении порядка, уже практиковавшегося земскими собраниями, не пришла в голову русским бюрократам, или, точнее сказать, их нерасположение к этим собраниям, которые они рассматривали как рассадник революции, побудило их пренебречь порядком, практиковавшимся земством.

В этом деле, как, увы, во многих других, русская бюрократия проявила впоследствии отсутствие понимания не только психологии представительных собраний вообще, но даже духа своего собственного народа. Столкновения между бюрократическим правительством и народным представительством начались, как известно, с первых же заседаний Думы и повели к ряду конфликтов, которые после трёхмесячной борьбы вызвали роспуск Думы.

Но, прежде чем рассказывать о перипетиях этой борьбы, мне хотелось бы описать главных деятелей обеих враждующих сторон.

Я не возьму пока на себя тяжелого труда описания Николая II, который являлся центральной фигурой сопротивления, организованного в целях защиты монархического принципа против домогательств Думы, и ограничусь характеристикой новых министров, занимавших в этом деле видное место, коллегой которых я, совершенно помимо своего желания, становился.

Странное сборище чиновников представлял из себя этот кабинет; они не были связаны ни общими интересами, ни общей программой, если исключить их антипатию к новому порядку вещей и особенно к принципу ответственного правительства.

Во главе кабинета стоял Горемыкин, старый бюрократ, который уже в этот период имел за собой пятьдесят лет государственной службы. Всякий вспомнит, какое удивление вызвало его назначение на тот же высокий пост незадолго до начала европейской войны. Он сам был озадачен призывом его к власти и сравнивал себя со старой шубой, которая может предохранить от случайностей дурной погоды. К несчастью, эта метафора оказалась верной только для 1906 года, потому что в 1914 году эта покрышка оказалась совершенно недостаточной, чтобы предохранить монархию от бури, которая над ней разразилась.

Разительный контраст был между этим новым главой правительства и графом Витте, который только что вышел в отставку. Чем больше последний получал признания даже со стороны своих врагов в его талантливости и энергии, несмотря на неудачи, которые он испытывал во время своего пребывания у власти, тем более фигура Горемыкина казалась незначительной. Что могло побудить императора выбрать его на столь ответственный пост? Наиболее возможным объяснением является то, что он был приятен императрице как член различных благотворительных обществ, в которых она председательствовала. Горемыкин выказывал себя опытным придворным и афишировал свою приверженность к старому придворному этикету, но что особенно нравилось императрице в нем, помимо другого, так это то упрямство, с которым он обнаруживал свои ультрамонархические чувства.

Наиболее достойным представителем в этом кабинете был, несомненно, министр финансов Коковцов. Он сделался председателем Совета Министров после убийства Столыпина. Одаренный исключительными способностями в работе и всесторонне образованный, он прошел по всем ступеням чиновничьей иерархии и приобрел большой опыт не только в финансовых делах, но и в различных областях административной деятельности. Он принимал участие в парижских переговорах о заключении большого займа, которые велись графом Витте, и вёл это деликатное дело с полным успехом. В отличие от большинства своих коллег он не питал враждебной предубежденности к Думе и показал себя склонным к искреннему сотрудничеству с ней, но его бюрократические навыки и отсутствие опыта в обращении с парламентскими учреждениями часто вызывали осложнения, которых можно было легко избежать при несколько большей дипломатичности с его стороны. Так, например, когда он пожелал указать, что, согласно манифесту 1905 года, министры ответственны не перед Думой, а только перед государем, вместо того чтобы сказать, что в России нет парламентского министерства, он вызвал всеобщее раздражение Думы заявлением, что "в России, слава Богу, нет парламента". С другой стороны, Коковцов обладал громадным даром красноречия: продолжительные речи, которые он произносил в Думе, характеризовались не только обширной эрудицией по содержанию, но также и блестящей формой, выслушивались с величайшим вниманием и, как правило, благосклонно принимались депутатами.

Что можно сказать о других членах кабинета? Портфель военного министра был у генерала Редигера, старого солдата, который сделал свою карьеру на административных должностях в армии и чьё короткое пребывание в кабинете не оставило никакого следа. Во главе морского министерства стоял тот самый адмирал Бирилев, который поставил свою подпись под договором в Бьерке, не читая его, и ограниченность которого не давала ему возможности выступать ни в совете министров, ни в Думе. Другие посты не меньшей важности были заняты известными реакционерами, какими были: Стишинский, министр земледелия, и Щегловитов, министр юстиции, который сделался позже лидером крайней правой партии в Государственном совете. Пост обер-прокурора святейшего Синода был занят князем Ширинским-Шихматовым, очень ограниченным человеком и фанатичным сторонником самодержавного режима, который был убеждён, что дарование конституции являлось святотатством.

Наконец, мы испытали унижение вследствие присутствия среди нас Шванебаха, государственного контролера, несносного болтуна, принадлежавшего к категории чиновников немецкого происхождения, зачастую очень трудолюбивых, но которые, поднявшись из очень низких кругов на высочайшие ступени российской иерархии, были склонны к интриганству и к низким поступкам. Шванебах ожесточенно критиковал финансовые мероприятия графа Витте и использовал свои связи при дворе, надеясь таким образом обратить на себя внимание императора. Это установило за ним, совершенно незаслуженно, репутацию хорошего финансиста и способствовало его назначению на пост, которого он был совершенно недостоин. Впоследствии он сошелся с австрийским послом, бароном фон Эренталем, имя которого ниже будет часто упоминаться, и служил ему в качестве информатора относительно внутреннего положения России. Из дальнейшего будет видно, какое громадное влияние имела его информация на направление австрийской политики по отношению к России и какой серьезный ущерб она причинила интересам России.