Читать онлайн «Николай I без ретуши». Страница 4

Контраст между тем положением, в котором находились Николай и Михаил при жизни Павла, и холодной бессмысленной жестокостью, с которой они столкнулись после его смерти – в самом чувствительном возрасте, – бесспорно, еще усилил горечь в душе Николая при воспоминании о страшном утре 12 марта 1801 года.

Такое детство бесследно не проходит. Многолетнее унижение – при том, что Николай хорошо представлял себе, кто он такой, – неизбежно требует психологической компенсации.

Из записей барона Модеста Андреевича Корфа «Материалы и черты к биографии императора Николая I»

Великие князья едва вставали утром с постели, как почти сейчас же принимались за военные игры. У них были (в большом количестве) оловянные солдатики, которых, если нельзя было выходить со двора за дурной погодой или в зимнее время, они расставляли в комнатах по столам; летом же они играли этими солдатиками в саду, строили редуты, крепости и атаковали их. Кроме оловянных солдатиков команда их комплектовалась фарфоровыми. Из прочих игрушек военных у них были еще: ружья, алебарды, гренадерские шапки, деревянные лошади, барабаны, трубы, зарядные ящики и проч. […]

Несмотря, однако же, на эту приверженность к военным внешностям, великий князь Николай Павлович в детстве вовсе не имел настоящего воинственного духа и во многих случаях был труслив.

Так, например, он, будучи 5-ти и даже 6-ти лет, чрезвычайно еще боялся стрельбы. В первый раз ему случилось самому стрелять через два дня после того, как ему исполнилось 6 лет, т. е. 27 июня 1802 года; это было в Гатчине. Оба великих князя за несколько времени перед тем сами просили, чтобы им позволили эту забаву; но когда дело дошло до исполнения, то Николай Павлович испугался, стал плакать и спрятался в беседке… Заметив в детях такую трусость, их стали часто водить на стрельбу, но они довольно долго продолжали бояться ее. Иногда перед окнами их, в Гатчине, проходило военное учение, причем некоторые пехотные полки стреляли: Николай Павлович и тут всегда трусил, плакал, затыкал себе уши и прятался. Только в 1806 году он полюбил сам стрелять.

Точно так же он сперва долго очень боялся грозы и фейерверков: когда наступала гроза, раздавался гром и начинала блистать молния, великий князь усердно просил, чтобы закрывали все трубы и принимали другие предосторожности. Грозы он боялся даже в 1808 году…

С самого детства также он не мог смотреть ни с какой высоты или стоять на узком пространстве, не подвергаясь сильным головокружениям, и, между тем как боязнь грома и стрельбы у него со временем прошла, ему никогда, даже и до позднейших лет, не удавалось превозмочь неприятного физического ощущения, сейчас описанного.

Внешне крепкий, рослый, здоровый мальчик, великий князь был, очевидно, весьма неврастеничен. И его позднейшая подчеркнутая брутальность, его солдатская повадка явились, скорее всего, реакцией на эти детские и подростковые страхи. Вряд ли он мог забыть о них, и ему необходимо было противопоставить этим мучительным для него воспоминаниям репутацию человека сурово мужественного.

В утрированной форме все это сказалось в бытность его гвардейским генералом. А пока что проявлялось в жестокости по отношению к своим товарищам по играм, прежде всего к младшему брату.

Из записей барона Модеста Андреевича Корфа «Материалы и черты к биографии императора Николая I»

Игры эти редко бывали миролюбивы, почти всякий день случались или ссора, или даже драка. Николай Павлович был до крайности вспыльчив и неугомонен, когда что-нибудь или кто-нибудь его сердили; что бы с ним ни случалось, падал ли он или ушибался, или считал свои желания неисполненными, а себя обиженным, он тотчас же произносил бранные слова (например, иногда называл своего брата дураком), рубил своим топориком барабан, игрушки, ломал их, бил палкой или чем попало товарищей игр своих, несмотря на то что очень любил их, а к младшему брату был страстно привязан; иногда же вспыльчивость свою простирал до того, что плевал в лицо великой княжне Анне Павловне…

Другим любимым занятием Николая Павловича была игра в шахматы. Здесь также выказывалась совершенная разность натур обоих братьев: старший все только нападал и действовал натиском, младший хитрил и озадачивал его неожиданными, остроумными ходами.

Кроме шахмат великие князья (с 1808 года) играли еще в бостон, но Николай Павлович не умел оставаться хладнокровным, когда проигрывал, выходил из себя и даже рвал карты.

Во время своего визита в Англию двадцатилетний великий князь произвел на английское общество самое благоприятное, хотя и своеобразное впечатление.

Из памятных записок барона Кристиана Фридриха Стокмара, лейб-медика принца Леопольда Саксен-Кобургского. Англия, 1816

Это необыкновенно обворожительный юноша; он не очень худ и прям как сосна. Его лицо юношеской белизны с необыкновенно правильными чертами, красивым открытым лбом, красивыми изогнутыми бровями, необыкновенно красивым носом, изящным маленьким ртом и выточенным подбородком. Его манера держать себя полна оживления, без принужденности и натянутости, и тем не менее исполнена достоинства. Он говорит по-французски свободно и хорошо, сопровождая слова свои грациозными жестами. Если все сказанное им не отличалось изысканностью, зато он во всяком случае был чрезвычайно занимателен и, по-видимому, обладал несомненным талантом ухаживать за женщинами. В нем проглядывает большая самонадеянность при совершенном отсутствии претенциозности.

Из разговора леди Кемпбелл с бароном Кристианом Фридрихом Стокмаром. Англия, 1816

Что за милое создание! Он дьявольски хорош собою! Он будет красивейшим мужчиной в Европе!

Из книги Сергея Спиридоновича Татищева «Император Николай I и иностранные дворы»

Англичан видимо поразили спартанские привычки великого князя, его умеренность в пище, воздержанность в питье. Действительно, он пил только воду, а вечером слуги его внесли в приготовленную для него в Клармонте спальню набитый сеном мешок, заменявший ему постель. Англичанам показалось это аффектациею…

Из «Записок» известного мемуариста Филиппа Филипповича Вигеля. 1816

Рядом с прусским принцем ехал государь с видом чрезвычайно довольным. За ним следовал великий князь Николай Павлович. Русские тогда еще мало знали его; едва вышед из отрочества, два года провел он в походах за границей, в третьем проскакивал он всю Европу и Россию, и, возвратясь, начал командовать Измайловским полком. Он был несообщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в исполнении его он стал слишком строг к себе и к другим. В правильных чертах его белого, бледного лица была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облегли чело его, были как будто предвестием всех напастей, которые посетят Россию во время его правления… Никто не знал, никто не думал о его предназначении; но в неблагосклонных взорах его, как в неясно писанных страницах, как будто читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду: он совсем не был любим.