Читать онлайн «Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953).». Страница 18

Что касается западных исследований, то здесь четко обнаруживаются два главных направления. Одни пытались и пытаются объективно разобраться во всей совокупности чрезвычайно сложных событий того времени и, не упрощая картину, дать такую оценку пакту, которая бы отражала не заранее заданные параметры выводов и обобщений, а давала честный и объективный ответ на вопрос, что побудило Сталина пойти на этот шаг и насколько он был продиктован беспристрастным анализом сложившейся ситуации, а не только стремлением Сталина найти себе союзника в лице Гитлера для продвижения в жизнь своих внешнеполитических целей.

Другие, следуя проторенными путями пресловутой советологии, безоговорочно осуждают данный шаг Сталина, относят его к откровенным попыткам нанести удар в спину западным демократиям. Иными словами, они всеми способами стремятся доказать, что Сталин и его политика играли роль локомотива, двигавшего Европу ко второй мировой войне. При этом вне поля их внимания остаются предвоенные шаги западной дипломатии, своими близорукими действиями фактически открывшими зеленый светофор для гитлеровской агрессии. Конечно, предвоенная политика западных демократий не берется ими под безоговорочную защиту, ибо это было бы прямым беспределом в историческом исследовании прошлого. Высказываются поэтому отдельные критические замечания и в адрес западной политики того времени. Однако все это делается как бы мимоходом, без должной и крайне важной для уяснения смысла происходившего тогда критической оценки.

Образчиком, скажем так, противоречивой и вместе с тем достаточно тенденциозной оценки причин, приведших мир к войне, могут служить суждения такого крупного дипломата и политика, а также исследователя советской истории, каким был Дж. Кеннан. В своей книге, посвященной истории Советской России при Ленине и Сталине, он писал: «Мы имели возможность наблюдать за большими ошибками, которые были сделаны со стороны Запада в годы, приведшие к 1937 году: союзническая политика требования безоговорочной капитуляции (имеется в виду Германии – Н.К.) в первой мировой войне, пренебрежительное обращение с Веймарской республикой и отсутствие в Лондоне и Париже воли и желания противостоять Гитлеру позволили последнему безнаказанно занять Рейнскую область. Мы видели воздействие всего этого на возможность создания антигитлеровской коалиции, разочарование, которое эта слабость породила в тех людях в Москве, кто, подобно Литвинову, искренне желал того, чтобы такая коалиция воплотилась в жизнь. Но мы видели также, что немногие в сталинской России были способны стать партнером в такой коалиции и насколько больным человеком был Сталин, как он боялся воздействия на его собственный режим такого сотрудничества с Западом… и как все это в совокупности, воздействовало самым противоречивым образом на его (Сталина – Н.К.) качества как союзника и способность России противостоять гитлеровской мощи. Если не упускать из виду все эти факторы, можно убедиться в том, что к 1937 году все компоненты столь огромной трагедии, все осложнения грядущей драмы были налицо. Западные демократические государства умудрились противопоставить себя в одно и то же время двум мощным противникам – один находился в Берлине, другой в Москве»[47].

Я уже не раз отмечал сложность и противоречивость международной обстановки той поры. В ней хорошо разобраться и выбрать верные ориентиры было не так-то просто. Даже Троцкий, претендовавший на то, что является блестящим прогнозистом развития мировых событий в широкой исторической перспективе, в статье «Загадка СССР», написанной в 1939 году, публично признал, что характерная черта нынешней мировой обстановки состоит в том, что никто не верит слову другого и даже своему собственному слову. Любой договор предполагает минимум взаимного доверия, тем более – военный союз. Между тем условия англо-советских переговоров слишком ясно показывают, что такого доверия нет. Это вовсе не вопрос абстрактной морали; просто нынешнее объективное положение мировых держав, которым стало слишком тесно рядом друг с другом на земном шаре, исключает возможность последовательной политики, которую можно предвидеть заранее и на которую можно опираться. Каждое правительство пытается застраховать себя, по крайней мере, на два случая. Отсюда ужасающая двойственность мировой политики, фальшь и конвульсивность. Чем неотвратимее и трагичнее вырисовывается общий прогноз – человечество идет с закрытыми глазами к новой катастрофе, – тем труднее становятся частные прогнозы: что сделает Англия или Германия завтра? На чьей стороне будет Польша? Какую позицию займет Москва?[48]

В обстановке взаимного недоверия, которая пронизывала отношения Советской России с западными демократиями, делать ставку на них Москва не только не могла, но и не имела на это никакого права, поскольку таким путем она, вне всякого сомнения, ставила под угрозу коренные национально-государственные интересы страны. А Сталин как раз и ставил во главу угла именно эти интересы и искал наиболее оптимальные пути их обеспечения. О доверии к заверениям западных держав речи уже не могло идти, поскольку своей практической политикой они воочию доказали, что интересы других стран, в том числе и тех, с кем они намеревались заключить союз для борьбы против Гитлера, для них безразличны. А Сталин хорошо умел усваивать уроки, в том числе и уроки недавнего прошлого. И тянуть дальше волынку с тройственными переговорами означало загонять себя в тупик, лишать всякой возможности проводить самостоятельную, продиктованную собственными заботами и интересами политику. Так что, коротко говоря, не Москва отвернулась от западных демократий, а они сами заставили Сталина сделать надлежащие выводы из их линии поведения и всей их стратегии по отношению к Советской России. В этом контексте весьма откровенным для тех времен явилось заявление главы советской делегации на тройственных переговорах К. Ворошилова: «Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате, между прочим, того обстоятельства, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий»[49].

Гитлер самым внимательным образом следил за ходом трехсторонних переговоров. Его, конечно, серьезно беспокоила перспектива достижения договоренности между СССР, Англией и Францией, которая могла стать непреодолимым препятствием на пути реализации его агрессивных планов. Кстати, эти планы нашли емкое отражение в песенке, которую вскоре распевали во всем третьем рейхе: «Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра весь мир». Однако, хорошо усвоив уроки Мюнхена, фашистский фюрер полагал, что вся затея организовать единый фронт борьбы против него с участием в нем, наряду с Англией и Францией, Советской России – не более чем большая игра, обреченная на неотвратимое банкротство. Червячки сомнений, конечно, у него все же оставались, поэтому он решил совершить крутой поворот в своих отношениях с Советским Союзом. Он отдавал себе отчет в том, что ситуация в связи с бесплодностью англо-франко-советских переговоров открывает перед ним уникальную возможность сделать Москве такие предложения, которые она согласится принять, учитывая реально сложившуюся ситуацию. Идя на такой шаг, фюрер, конечно, исходил из того, что своего рода примирение с большевистским режимом – всего лишь тактический шаг, не отменяющий главных целей и постулатов его политики, о которых он заявлял как в своей книге «Майн кампф», так и в многочисленных выступлениях перед германскими генералами и промышленными заправилами. Когда летом 1939 года начались активные с немецкой стороны зондажи возможной советской реакции на заключение пакта между двумя странами, поверенный в делах СССР в Берлине напомнил беседовавшему с ним высокопоставленному германскому чиновнику о захватнических намерениях в отношении Советской России, содержащихся в указанной книге Гитлера. Тот ответил ему: «Фюрер не отличается упрямством, но прекрасно учитывает все изменения в мировой обстановке. Книга была написана 16 лет тому назад в совершенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас – Англия. В частности, совершенно новая ситуация в Восточной Европе создалась в результате краха германо-польской дружбы. Эта „дружба“, и ранее бывшая крайне непопулярной в народе, рассыпалась в течение буквально суток. От Данцига мы не откажемся – это можно усмотреть хотя бы из „Майн кампф“»[50].