Читать онлайн «Менжинский». Страница 16

В управлении строительства дороги Менжинскому, как новому человеку, предложили поехать в Вологду, побывать на участках строительства в Стебелеве, в Ту-фанове. Представлялась возможность завязать связи с социал-демократами И. А. Саммером, А. В. Луначарским и другими отбывавшими ссылку в Вологде.

Вологда встретила Менжинского крепким морозом. Наняв извозчика, Вячеслав Рудольфович прямо с вокзала направился в заречную часть города, на Никольскую улицу, где в собственном доме жил преподававший в гимназии естественную историю его университетский товарищ Василий Яковлевич Масленников.

— Вячеслав Рудольфович! Какими судьбами! — быстро говорил Василий Яковлевич, обнимая Менжинского и помогая ему раздеться.

Потом пили чай с вареньем из морошки, вспоминали Петербург.

— Давненько, давненько не виделись, — говорил Масленников. — Пожалуй, с памятной сходки. А противник-то ваш, помните, этот самый, как его, ну, Помните: «шумит листами каштан и пьяно мигают фонари…»

— Забыли, Василий Яковлевич, — и Вячеслав Рудольфович с нарочитым надрывом продекламировал:

— Может быть, может быть. Так вот, автор этих каштанов и фонарей здесь в ссылке. Говорят, эсерствует, встречается с приехавшей в Вологду из сибирской ссылки, как ее, Бреш… Брешиной или Бреховской.

— С Брешко-Брешковской?

— Да, да, с этой сумасбродкой.

После чая разговор продолжался в кабинете Василия. Яковлевича, заставленном шкафами с книгами, с жарко натопленной печью, облицованной зеленоватыми изразцовыми плитками. На письменном столе лежали последние номера журнала «Природа и охота». Переплетенными комплектами этого журнала была занята половина одного из шкафов. Здесь же в другом шкафу стояли книги по естественной истории.

— Савинков встречается с Брешко-Брешковской, а с кем встречается некогда пылкий юноша, а теперь отец семейства, Василий Яковлевич, поди, уже статский советник? — спросил Менжинский, продолжая начатый в столовой разговор.

— С гимназерами, только с гимназерами на уроках и их наставниками в учительской во время перемен… Да еще со снегирями, — говорил с теплой улыбкой Василий Масленников.

— Значит, увлечение марксизмом кончилось вместе с получением университетского диплома?

— Даже раньше. Марксизм не моя вера. Моя любовь — природа. Я натуралист. А вы, Вячеслав, все такой же неуемный. Наверно, устали с дороги. Может, приляжете отдохнуть?

— С удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством. А пока не так поздно, мне хотелось бы навестить еще одного знакомого.

По темной, в тот час почти безлюдной Никольской Менжинский спустился вниз и вошел во двор старого деревянного дома. В ночном сумраке — луна еще не всходила — Менжинский скорее угадал, чем увидел такой же старый флигель. Здесь помещалась явочная квартира вологодских социал-демократов.

На условный стук дверь открыл высокий молодой парень в накинутом на плечи романовском полушубке.

Обменявшись паролем, Менжинский с парнем вошли в обширный флигель, оказавшийся столярной мастерской. В помещении пахло сосновой смолой, столярным клеем. Под ногами шуршали стружки. Парень зажег фонарь. Переступая через валявшиеся на полу доски, они прошли через мастерскую в маленькую комнату с единственным квадратным окном, за которым белела во мраке старинная церковь. Луч фонаря через открытую дверь выхватывал из мрака деревянную кровать, такой же стол с приставленной к нему табуреткой — жилище одинокого столяра.

Присев к столу, Менжинский спросил:

— Не могли бы вы, товарищ Константин, организовать мне встречу с товарищем Саммером или товарищем Луначарским?

— К сожалению, это невозможно, — с горечью ответил парень. — В начале прошлого месяца товарищ Саммер арестован за хранение нелегальной литературы, а Анатолий Васильевич за связь с рабочими железнодорожных мастерских выслан в срочном порядке в Тотьму.

— Жаль, жаль. А есть еще кто-либо из революционеров в городе?

— Конечно, есть. Товарищ Виктор.

— Устройте с ним встречу!

— Когда?

— Завтра, если можно. Здесь, в семь вечера…

Каково же было удивление Менжинского, когда на следующий день, придя в знакомый флигель, в полумраке маленькой комнатушки он увидел поднявшегося навстречу постаревшего и полысевшего Бориса Савинкова.

— Не ожидали? — здороваясь, заговорил Савинков. — Откровенно говоря, и я не думал, что наш столичный гость — это вы.

— Вы очень изменились с тех пор.

— Тюрьма и ссылка не красят. Засиделся в этой дыре. Жду не дождусь весны.

— Бежать решили?

— Да, думаю махнуть за границу.

— К кому же там думаете пристать, к Ленину или Году?

— Марксизм теперь не моя вера… Конечно, к Году. Гоц — огонь и совесть партии. Недавно был у меня от него гонец…

— Значит, окончательно переметнулись к эсерам? — перебивая Савинкова, спросил Менжинский.

— Я крестьянский дёмократ и больше всего боюсь того, чтобы кто-нибудь не подумал обо мне иначе, — с пафосом проговорил Савинков.

Явная театральность Савинкова уже начала раздражать Менжинского.

— Никакой вы не демократ, — сердито, но стараясь сдержаться, ответил Вячеслав Рудольфович. — Вы не верили и не верите ни в рабочих, ни в крестьянские массы. Я вижу, каким вы были, таким и остались. И тюрьма вас ничему не научила.

— Вот здесь вы не правы. Тюрьма меня многому научила. В тюрьме я окончательно стал революционером.

— Ваш социал-революционизм — вульгаризация социализма.

— А что социализм, по-вашему, — это брошюрки да лекции? Кто их читает и кто их слушает? А мы вот разок жахнем, и услышит вся Россия.

— Значит, террор?

— Да. Только террор.

«Артист авантюры, спортсмен от революции», — с горечью думал Менжинский, наблюдая бешеное метание Савинкова по комнате. Как бы продолжая эту мысль, Менжинский вслух сказал:

— Жаль, очень жаль, господин Савинков, что наши пути окончательно разошлись и я не знаю, где, когда и как они вновь встретятся.

— Мы с вами, Вячеслав, встретимся в революции.

— Да, возможно, и встретимся. Но пойдем ли рядом — это вопрос. Скорее всего что встретимся как враги.

Накинув пальто и взяв шляпу, Менжинский направился к выходу.

«Да, да, Ленин решительно прав, когда говорит, что социал-демократия должна объявить не только решительную, но и беспощадную войну социалистам-революционерам. И за каким чертом Константин поддерживает отношения с этим «революционером»?» — думал Менжинский, выходя из флигеля.