Читать онлайн «Личные мемуары Е. П. Блаватской». Страница 27

Другой стоял на одной ноге на круглом, вершка в три в диаметре, камешке, называемом ими «священным камнем Шивы», поджав другую ногу под животом и выгнув все тело назад дугой; он также таращил глаза на полуденное солнце. Обе руки были сложены ладонями вместе и воздевались как бы в молитве… Он казался приклеенным к своему камешку. Почти невозможно было вообразить себе, каким способом человек мог дойти до такой эквилибристики…

Наконец, третий сидел, поджав под себя ноги: но как он мог сидеть — было столь же непонятно. Седалищем ему служил каменный лингам, вышиной с уличную тумбу, но толщиной не более окружности камешка Шивы, то есть вершка в три, много четыре в диаметре. Руки сидевшего были переплетены пальцами за шеей, а ногти глубоко вросли в верхние части рук.

— Этот никогда не изменяет своей позы, — говорили нам. — Он сидит в этом положении уже лет семь…

— Но как же он ест? — спрашивали мы в недоумении.

Ему приносили есть — или, скорее, пить — молока раз в 48 часов, из пагоды, вливая ему в горло посредством бамбука. Его ученики (всякий такой аскет имеет своих добровольных слуг, кандидатов на святость) снимают его в полночь и полощут в танке; а обмыв, ставят назад на тумбу, как неодушевленную вещь, ибо он более не разгибается.

— Ну, а эти? — спрашивали мы, указывая на двух других. — Ведь они должны постоянно падать? Малейший толчок может опрокинуть их?..

— Попробуйте… — посоветовал нам Такур, — пока человек находится в состоянии саммади (религиозного транса) его можно разбить, разломать на куски, как глиняного идола, но сдвинуть с места — нельзя…

Дотрагиваться до аскета во время транса считается индусами за святотатство; но, видно, Такур был хорошо знаком с исключениями «не в пример прочим». Он опять вступил в переговоры с нахмуренным, сопровождавшим нас брамином и, окончив быстрое совещание, объявил, что из нас никому не дозволяется трогать факира, но что он получил позволение, и покажет нам то, что еще более удивит нас. С этими словами, приблизясь к факиру на камешке и осторожно взяв его за костлявые бедра обеими руками, он приподнял его и поставил на землю немного в стороне. В теле аскета не пошевелился ни один сустав, словно вместо живого человека то была бронзовая или каменная статуя. Затем он поднял камешек и показал нам его, прося однако не дотрагиваться — дабы не оскорбить присутствующих. Камень был, как уже сказано. плосковатый и довольно неровный. Лежа на земле, он раскачивался при одном прикосновении пальца…

— Вы видите, насколько не солиден этот избранный факиром пьедестал? И, однако же, под тяжестью аскета камень остается неподвижным, как бы врастая в землю.

И, взяв снова факира в руки, он переставил его на прежнее место. Тот, несмотря на закон тяготения, которое по всей очевидности должно было увлечь его далеко перегибающееся назад дугой туловище и голову, как будто мгновенно и вместе с камнем прирос к земле, не изменив положения ни на одну линию. Как это они умудряются достигать такого искусства, про то знают лишь они одни. Я заявляю факт, а объяснять ничего не берусь.

У ворот пагоды мы снова надели нашу обувь, которую нам велели снять у входа, и вышли из этого святилища вековых тайн, смущенные более, чем до входа в него.

В аллее факиров нас дожидались Нараян, Мульджи и Бабу. Главный брамин и слышать не хотел о том, чтобы впустить их в пагоду. Все три, они давно уже освободились от кастовых железных цепей. Они открыто ели и пили с нами, и за это уж одно их всех считали исключенными из каст, и их соотечественники унижали их даже больше чем европейцы…

Индия — страна неожиданностей. Даже для обыкновенного наблюдателя все в ней с точки зрения европейца происходит шиворот-навыворот; от мотания головой, которое всюду понимается как жест отрицания, а здесь означает полное утверждение, до обязанности хозяина выпроваживать самого приятного гостя, который иначе просидит целую неделю на своем месте и, пожалуй, даже умрет с голоду, но не уйдет без приглашения, — все здесь противоречит нашим западным идеям. Спрашивать, например, о здоровье жены, даже если она и знакома с вами, или сколько у человека детей, и есть ли у него сестры, — верх оскорбления. Здесь, когда вы находите, что гостю время уходить, вы кропите его розовой водой и, повесив ему на шею гирлянду цветов, любезно указываете на дверь, приговаривая: «Теперь я прощаюсь с вами… Заходите опять!» Странный, оригинальный народ вообще; но еще страннее и непонятнее их религия… За исключением некоторых отвратительных обрядов известных сект, да злоупотреблений со стороны браминов, религия индусов, должно быть, имеет в себе нечто глубокое и непонятно привлекательное, если она способна совращать с пути истины даже англичан. Вот что, например, случилось здесь несколько лет тому назад.

Появилась одна интересная и чрезвычайно ученая, хотя по содержанию своему переворачивающая вверх всю современную науку, брошюра. Она была написана по-английски и напечатана в небольшом издании полковым доктором медицины и хирургии Н.С.Полем в Бенаресе. Слава Поля, как ученого специалиста по физиологии, была велика между его соотечественниками англичанами: он одно время считался авторитетом в медицинском мире. Брошюра трактовала о виденных доктором между аскетами примерах «спячки», продолжавшейся в одном случае восемь месяцев, о саммади и других явлениях, производимых йогами. Появившись под названием «Трактат о философии йога-видьи», эта брошюра разом взбудоражила представителей европейской медицины в Индии и возбудила яростную полемику между англо-индийскими и туземными журналистами. Д-р Поль провел 34 года в изучении невероятных, но для него совершенно несомненных фактов «йогизма». До радж-йогов он никогда не мог добраться, но с большим прямодушием и видимым сожалением сознается в этом; но он вошел в дружбу с факирами и светскими йогами, то есть теми, которые не скрывают своего сана и иной раз соглашаются сделать и европейца свидетелем некоторых феноменов. Д-р Поль не только описал самые странные совершавшиеся на его глазах факты, но даже и объяснил их. Левитация, например, нечто идущее совершенно вразрез с признанными законами тяготения и против чего так восставал астроном Бабине, объясняется им научно. Но главное, что помогло ему проникнуть в некоторые, считавшиеся доселе непроницаемыми, тайны, это его горячая дружба с капитаном Сеймуром. Последний, лет 25 тому назад, произвел в Индии, особенно в армии, беспримерный скандал: капитан Сеймур, богатый и образованный человек, принял браманскую веру и пошел в йоги. Его, конечно, объявили сумасшедшим и, поймав, насильно отправили в Англию. Сеймур бежал из Англии и снова явился в Индию, в одежде саньязи. Его схватили во второй раз, посадили на пароход, привезли в Лондон и заперли в доме умалишенных. Через три дня, несмотря на запоры и часовых, он исчез из заведения. Его потом снова встретили в Бенаресе, а губернатор получил от него письмо из Гималайских гор. В письме он объявлял, что был посажен в больницу; он советовал генералу не мешаться более в его частные дела и говорил, что никогда уже не вернется в цивилизованное общество. «Я йог (писал он) и надеюсь умереть не ранее, чем достигнув цели моей жизни: сделаться радж-йогом». Генерал не понял, но махнул рукой. С тех пор никто из европейцев уже не видал его, никто, кроме д-ра Поля, который, говорят, переписывался с ним до самой своей смерти и даже два раза ездил в Гималаи — ботанизировать. Главный инспектор медицинского департамента, взирая на сочинение Поля, как «на прямую пощечину науке в лице физиологии и патологии», приказал скупить по дорогой цене от частных лиц все вышедшие экземпляры и принести их в жертву этой науке, предав публичному сожжению. Брошюра вследствие этого стала редкостью. Из нескольких спасенных книг одна находится в библиотеке махараджи Бенаресского, а один экземпляр Такур подарил мне.