Читать онлайн «Богдан Хмельницкий». Страница 38

Сам же Богдан попрежнему считал, что «синица в руках лучше журавля в небе»: чем пускаться в бурные авантюры, связанные с походом на Варшаву, лучше заключить на базе одержанных побед мир, который обеспечит привольное житье козачеству, улучшит положение посполитства и уничтожит религиозную унию.

Заключать этот мир Богдан намеревался не с панами, а с королем, чью власть он только и признавал над собою. Поэтому он с нетерпением ждал известий о выборе нового короля[98].

Хотя неприятель стоял у ворот Варшавы, польский сейм и на этот раз не смог обрести ни решительности, ни единения в своих рядах. Одна партия рекомендовала избрать королем трансильванского князя Стефана Ракочи, указывая, что он тотчас приведет с собою сильное войско. другая выдвигала кандидатуру младшего брага покойного короля, королевича Карла. В разгар споров пришла весть о неожиданной смерти Ракочи. Но тогда возникла новая кандидатура — другого брата покойного Владислава, королевича Казимира.

Вишневецкий поддерживал Карла; Заславский, Оссолинский и Кисель — Казимира. Карл сыпал деньгами, чтобы подкупить шляхтичей; Казимир проделывал то же среди магнатов.

День за днем уходили в бесплодных прениях. Была сделана попытка создать новую армию, но когда стали опрашивать магнатов, сколько людей они выставят на своем иждивении, раздался общий горький смех. «Патриоты» Речи Посполитой, тратившие сотни тысяч на нелепую роскошь, брались выставить по 150, 100 и даже по 20 человек пехоты.

Варшава была, в сущности, беззащитна, и если бы Хмельницкий в этот момент двинулся на нее, он, вероятно, легко мог бы овладеть его. Паны понимали это. По словам одного русского летописца, «такой страх овладел ляхами, что послышат ли треск сухого дерева, то готовы без памяти бежать к Данцигу, и сквозь сон не один тогда кричал: «Хмельницкий идет!»[99]

Безумный страх перед Хмельницким оказался решающим мотивом в избрании нового короля: один из претендентов, Казимир, сумел заручиться поддержкой могущественного козацкого гетмана. Неизвестно в точности, как протекали переговоры Казимира с Богданом; повидимому, Казимир обещал развивать программу, намеченную его покойным братом, то есть признать за козаками все вольности и привилегии и осудить Вишневецкого и других панов.

В той политической программе, которую исповедывал еще в этот момент Хмельницкий, король был неотъемлемым элементом государственного устройства (как для донских казаков — царь). Если оставаться в системе Речи Посполитой, но не признавать более политической власти панов, то именно король должен был явиться связующим звеном между ней и козачеством. Недаром Кисель заявил на сейме:

— Короля козаки все же уважают, тогда как Речь Посполитую презирают и ни во что не ставят. Для этих мужиков маестат республики не существует. «А що воно Річь Посполита? — говорят они. — Мы й сами Річь Посполита, ото в нас пан».

Недаром и Богдан, узнав о смерти короля Владислава, приказал править о душе королевской сорокоусты и панихиды и вписать его в церковные поминальные субботники.

Богдан, как и подавляющее большинство козаков, еще полагал в это время, что король необходим. Но какой король? Такой, который будет во всем покровительствовать козакам. С этой точки зрения и подошел Богдан к кандидатуре Казимира. Король, обязанный своим избранием козакам, — что могло быть лучше? Хмельницкий был слишком опытным дипломатом, чтобы упустить такой козырь. Поэтому, когда Казимир дал ему заверения насчет будущего курса своей политики, Богдан через посредство специально посланных делегатов стал всячески поддерживать его кандидатуру.

Это решило вопрос: 10 ноября в Варшаве был провозглашен новый король — Ян-Казимир.

Выбор этот оказался неудачен и для Польши и для Украины. Швед по отцу, немец по матери, не терпевший ни поляков, ни украинцев, хилый здоровьем и лукавый духом, Казимир был к тому же выучеником иезуитов, воспринявшим от них беспринципность и коварство.

Первые шаги нового короля были вполне в духе тех общественных группировок, которым он был обязан своим избранием. Он приблизил к себе Оссолинского, отказался назначить Иеремию Вишневецкого главнокомандующим, дабы не раздражать Хмельницкого; самому Богдану отправил письмо, в котором писал: «Я избран польским королем по единодушному согласию обоих народов, так как ты сам, Хмельницкий, требовал этого пламенно в некоторых письмах своих, и частных и посланных в сенат. Признай же во мне верховного наместника великого бога, не опустошай по-неприятельски областей польских и перестань разорять моих подданных. Отступи от Замостья: я желаю, чтобы это было первым доказательством твоего послушания»[100].

Все это согласовалось с политическими видами Богдана, и он без промедлений отдал приказ двигаться обратно на Украину. Татары недоумевали, но Богдан смиренно пояснил им:

— Я подданный и слуга короля и потому повинуюсь его приказаниям.

Недоумевали и поляки; освободившиеся от осады жители Замостья перешептывались, что, верно, бог наслал на Хмельницкого слепоту.

Козаки также терялись в догадках.

— Тильки бог святый знае, що Хмельницкий думае, гадае, — повторяли они, покачивая головами.

Хотя Хмельницкий и король декларировали полное перемирие, война не прекратилась. Слишком велико было взаимное ожесточение. Шляхтичи напали на двигавшийся от Замостья отряд Воронченко и порубили многих; в свою очередь, козаки сожгли поместье пана Замойского. На Украине и в Литве продолжалась беспощадная борьба. Князь Радзивилл завладел Мозырем и Бобруйском, посадил на кол «зачинщиков», а всем, кто так или иначе участвовал в восстании, отрубил руки.

А Хмельницкий тем временем, выступив из Замостья, отправил королю письмо и вместе свои мирные предложения, сводившиеся к тому, чтобы восстановить все козацкие вольности, подчинить козаков через гетмана непосредственно королю, минуя польскую администрацию на Украине, и уничтожить церковную унию.

Казимир тотчас прислал ответ, в котором изъявлял согласие на первые два пункта, а насчет третьего предоставил распорядиться особой комиссии, которая должна была отправиться к Хмельницкому в Киев.

Это послание короля, переданное Богдану на марше от Замостья к Киеву, было преисполнено необыкновенной любезности (очевидно, в благодарность за отступление). Король прислал Богдану гетманскую булаву и хоругвь, а в письме писал:

«Что касается междоусобия, которое, к сожалению, продолжается до сих пор, то мы сами теперь видим и соглашаемся с вами, что причины его те самые, которые вы изложили в письме вашем, а запорожское войско не виновато».