Читать онлайн «Богдан Хмельницкий». Страница 21

Хмельницкий начал склоняться к мысли, что не худо бы пощекотать чигиринскую шляхту саблями. Он припомнил рассказ о словах Наливайко. Поляки немилосердно избили за какую-то провинность отца Наливайко; старик прожил несколько дней со сломанными ребрами и умер. «А ведь отец у меня был один», с мрачной иронией сказал тогда Наливайко и начал собирать ватагу удальцов. «Повидимому, это единственное средство, к которому следует прибегать, имея дело с поляками», напрашивался естественный вывод.

По дороге из Варшавы Богдан осторожно зондировал почву, расспрашивая влиятельных козаков об их политических настроениях. Выяснилось, что почти все недовольны: козацкие полковники не выбирались более козаками, а назначались коронным гетманом; в старшúну попадали сплошь польские ставленники, для зажиточного козачества тяжела была мысль, что путь к карьере отныне закрыт.

Политическая власть на Украине находилась целиком в руках панов: киевским воеводой был Тышкевич, черниговским — Калиновский, подольским — Потоцкий и т. п.

О простом народе и говорить было нечего. Он страдал еще больше: кроме организованного, узаконенного насилия, случались украинские погромы. В Луцке, например, в 1634 году несколько недель длились насилия над русским населением.

Словом, человеку, желавшему поднять Украину против польских панов, можно было легко найти себе друзей и союзников, надо было только умело взяться. Богдан еще не решил окончательно, попробует ли он организовать мятеж, но с характерной для него дальновидностью и предусмотрительностью стал готовиться к этому.

Но до тех пор он продолжал свою одинокую борьбу против Чаплинского. Исчерпав все легальные пути, обив пороги всех судебных инстанций, он вызвал шляхтича на поединок. Чаплинский не принял вызова, а вместо этого напал ночью на Богдана. Первый удар пришелся по кольчуге, которую Хмельницкий носил под одеждой. Тогда Хмельницкий выхватил свою саблю и яростно устремился на врагов. Хотя он был один, а нападавших четверо, все они разбежались. Богдан остановил вспененного коня. В первый раз он добился хоть кратковременной, но реальной победы над своим недругом, и этим он обязан был своей сабле.

— Маю шаблю у руци! — вскричал он торжествующе. — Ще козацька не вмерла мати!

Этот эпизод послужил как бы толчком, последней каплей в чаше испытаний. Теперь жребий был брошен. Богдан решился организовать восстание.

Прежде всего он завладел королевской грамотой, сулившей козакам восстановление былых привилегий. В начале декабря того же 1647 года Богдан устроил в оставшемся у него маленьком домике в Чигирине пир, на который, в числе прочих гостей, позвал Барабаша. Напоив Барабаша допьяна, Хмельницкий снял с него шапку и платок и послал к нему в дом своего слугу. Слуга разбудил жену Барабаша и передал, что ему приказано привезти королевскую грамоту; в доказательство подлинности своих слов он предъявил шапку и платок Барабаша. Уловка удалась: грамота была выкопана из тайника и передана посланцу[59].

Итак, в руках Богдана оказалось сильное оружие. Но положение его сделалось очень опасным. Пан Конецпольский, до которого доходили известия о ведущихся Хмельницким мятежных речах, и без того относился к нему подозрительно, теперь же он решил арестовать его. По приказанию Конецпольского, шляхтич Адам Радлинский отправился разыскивать Богдана и, настигнув его в местечке Бужине, заключил под стражу. Но судьба благоприятствовала Богдану: за него поручился его старинный приятель, Чигиринский полковник Кречовский, и другие видные лица — и Конецпольский велел освободить его.

Однако в любую минуту мог последовать вторичный арест. Богдан не стал ждать его. Отдав детей в «добрые люди» и взяв с собой только старшего сына Тимофея, он бежал из Чигирина.

Куда?

Как эпически повествует Самовидец, упоминая о событиях 1647 года, «сего року Хмельницкий Богдан начал у войску запорожском славным быти, однакож, убегаючи от ляхов смерти, принужден уступить за пороги».

За пороги! Постоянное средоточие взрывчатого материала — людей, только ждущих сигнала, чтобы в сотый раз броситься в бой за попранные права, неизменное убежище гонимых и преследуемых.

Хмельницкий с очевидностью убедился, что в Польше простой человек, да еще русский, беззащитен перед шляхтой. Закон не защитил его ни от бесчестия, ни от разорения. Даже король не помог ему. Оставалось или покориться, раболепно служить тому же Чаплинскому, или решиться бороться до конца.

Он избрал последнее.

Личная борьба его была возможна только как часть общей борьбы против беззаконий, творимых польской шляхтой. И Богдан отлично уяснил это.

— Я решился мстить панам-ляхам, — говорил он всюду по дороге на Запорожье, — не за свою только обиду, но за попрание веры русской и всего народа русского.

Это были искренние слова. Бедственное положение украинского народа было давно известно ему.

Он был уже немолод — ему было в то время, по крайней мере, пятьдесят лет. Но он умел страстно ненавидеть, а недостаток пылкости с избытком возмещался у него упорной, холодной расчетливостью и железной волей. «До булавы треба головы», гласила козацкая пословица.

Теперь козачество получило недостававшую ему голову — угнетенный украинский народ получил вождя.

Кипящий котел, который уже полвека представляла собой Восточная Украина, никогда еще не бурлил так, как в момент бегства Хмельницкого в Запорожье.

Вопрос о земле приобрел в это время невероятную остроту. Козаки владели участками на правах давности; если отец какого-нибудь козака и надумывал в свое время выправить формальный документ на освоенный им участок, то этот документ чаще всего бесследно исчезал в непрерывной военной суматохе. Паны прекрасно были осведомлены об этом, но тем не менее цинично заявляли:

— У тех, кто не представит формальных актов на владение, поместья будут отобраны.

Вдобавок начали истекать пятидесятилетние льготные сроки. Льготы предоставлялись польскими помещиками, когда оми стремились привлечь поселенцев для колонизации необжитых пустошей. Теперь положение изменилось. Проживавших дотоле «безданно» крестьян обложили огромными поборами. Это позволило панам резко увеличить экспорт хлеба, но для широких масс явилось дополнительным тяжким бременем. В положении козаков произошло в это время ухудшение и в связи с тем, что правительство конфисковало у них морские челны, оставив только речные. Сделано это было по настоянию Турции. Для козачества, в первую очередь для Сечи, это было не только унизительно, но и означало невозможность «выгребаться на Черное море».