Читать онлайн «Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена». Страница 10

Приготовлением пищи в лагере номер 13 ведал шотландец, которому помогали англичане и несколько немцев. Жаловаться нам было не на что: питались мы хорошо, да еще получали разные дополнения к рациону в виде шоколада, печенья и кексов.

Вторую половину дня мы обычно посвящали играм: гандболу, футболу и теннису. Иногда писали письма.

Мы имели право раз в месяц отправлять по два письма и три открытки. Каждое письмо следовало писать на особой бумаге, предоставляемой комендантом лагеря, и оно не должно было содержать больше двадцати пяти строк. Письма подвергались цензуре, сначала британской, затем немецкой. Мы, конечно, прекрасно знали об этом, и поначалу я старался не писать о чем-то глубоко личном, и хотя через некоторое время моя чувствительность несколько притупилась, я все же продолжал ощущать некоторую неловкость. Долгое время моя переписка была односторонней. Первое письмо от моей жены (написанное в декабре 1940 года) я получил в апреле 1941 года к тому времени я уже был в Канаде. Телеграмму, отправленную через Красный Крест и извещавшую меня о рождении сына, я получил в конце мая, уже после того, как мне пришло письмо с первыми фотографиями малыша.

Писание писем было своего рода священнодействием, и процесс этот всегда отнимал довольно много времени. Во-первых, мы должны были как-то уложиться в те самые двадцать пять строк, поэтому старались вместить в них как можно больше слов. В то же время писать нужно было разборчиво, так что проблем у нас хватало. Кроме того, у нас, подводников, была еще одна причина тратить на письма много времени. Адмирал Дёниц горел желанием получить хотя бы какую-нибудь информацию от пленных офицеров-подводников в надежде как-то использовать эти сведения. Убивать свое время на чепуху вроде изобретения невидимых чернил нам было жаль, поэтому наше командование разработало очень простую систему коммуникации, которая не требовала никакой маскировки. Секретные сообщения передавались с помощью определенных слов в обычном тексте письма. Составляя письмо, мы внимательно следили за тем, чтобы оно содержало необходимые слова, а это порой занимало долгие часы. Я помню, как целый день бродил по лагерю, прежде чем придумал, как вставить нужное слово в текст письма так, чтобы оно подходило по смыслу и сам текст не вызвал никаких подозрений.

Не знаю, как долго работала эта система, но о том, что британцы разгадали нашу хитрость, мы узнали лишь через три года. Мы поняли это, когда один из наших товарищей, совершивший побег, был схвачен в месте, о котором враг мог узнать только из нашей переписки.

Сначала наши письма прочитывались германским командованием и лишь после этого переправлялись нашим родным. Временами стиль моих писем или причудливые формулировки фраз ставили мою жену в тупик, но тайну она так и не узнала. К тому времени моя переписка с женой стала регулярной. Письмо из Англии доходило до Германии за четыре недели, почти столько же времени шли письма из Канады. За доставку этих писем отвечал Красный Крест, которому я очень признателен за это. Наша переписка много значила и для нас, и для наших родных. С помощью писем мы могли поддерживать друг друга и решать возникающие семейные проблемы. Немцы, находившиеся в русском плену, не имели возможности писать домой, из-за чего произошло много трагических недоразумений. Женщины, считавшие своих супругов погибшими, снова выходили замуж, а через несколько лет вдруг обнаруживали, что их первые мужья живы. С нами такого случиться не могло.

Национал-социалистический режим в Германии всячески поощрял заключение браков, поэтому к тому времени, когда мы попали в плен, многие из нас были женаты, а прочие официально помолвлены и стояли на пороге заключения брака. В этом случае находившиеся в плену лица могли заключить брак по доверенности, и двое моих товарищей написали необходимые прошения. Через некоторое время их уведомили, что такого-то числа они сочетались браком со своими избранницами. Почта работала с перебоями, и в одном случае наш приятель узнал о том, что он молодожен, лишь через шесть недель после «свадьбы». Стоит ли говорить, что мы отпраздновали это радостное событие, как только узнали о нем. Брак на расстоянии имел одно практическое преимущество, а именно то, что супруга солдата имела право на пособие.

К сожалению, оба упомянутых мною брака не выдержали проверки временем (шутка ли – семь лет не видеть супруга) и закончились разводом.

И вот однажды вечером настала моя очередь рассказывать историю. Поскольку я все еще ждал, что в лагере вот-вот появится командир нашей субмарины, я решил не повествовать о том, как затонула наша подлодка, предоставив это Йенишу. Я поведал товарищам о гибели «Императрицы Британии».

Сначала я позволил себе кинуть маленький камешек в огород люфтваффе. Согласно сообщению, поступившему нам от летчиков, подбитое британское судно находилось в 50 милях от нас. К счастью, на самом деле корабль оказался ближе, иначе нам никогда бы его не догнать: «Императрицу Британии» быстро буксировали в направлении Северного пролива, чтобы укрыть судно в безопасном порту.

Наша субмарина следовала на север. Вскоре по правому борту мы заметили дымок. В этот самый момент в небе показался самолет, и нам пришлось на некоторое время уйти под воду. Когда наша субмарина снова поднялась на поверхность, мы увидели, что замеченный нами чуть раньше дымок уже превратился в огромное облако дыма. Это был дым от пожара, что пылал на борту «Императрицы Британии», за которой мы охотились.

26 октября этот огромный пароход Канадской тихоокеанской линии, следовавший из Гибралтара в Англию, был атакован немецкими бомбардировщиками дальнего действия. Несколько бомб угодило в судно, и на нем начался пожар. Команде корабля удалось локализовать пожар на корме, но на всякий случай пассажиры и часть команды были эвакуированы с судна. «Императрицу» взяли на буксир, а в качестве эскорта приставили к ней два небольших эсминца, которые должны были защитить корабль от вражеских субмарин. Кроме того, в воздухе барражировало несколько самолетов.

Пока было светло, мы держались на почтительном расстоянии от корабля, двигаясь параллельным курсом и постепенно догоняя «Императрицу». Те члены экипажа нашей субмарины, которые не были заняты на вахте, воспользовались передышкой, чтобы немного поспать, так как ночь нам, судя по всему, предстояла жаркая. Я тоже отправился вздремнуть. Когда меня снова позвали на мостик, уже стемнело. Мы находились на расстоянии трех миль от нашей жертвы и отчетливо видели громадный корабль, который тянули два буксира, а также два эсминца по правому и левому борту «Императрицы». Пожар на судне все еще не утих, и багровые языки пламени освещали корабль. На борту нашей субмарины «U-32» царила абсолютная тишина, нарушаемая лишь короткими командами, которые время от времени отдавал Йениш, уже разработавший план атаки. Мы медленно приближались к эскорту «Императрицы». Ближайший к нам эсминец следовал за кораблем на расстоянии от 1000 до 3000 ярдов, то обгоняя судно, то слегка отставая от него. Йениш решил вклиниться между эсминцем и кораблем. Это уже потом командиры подлодок взяли на вооружение другую тактику: пристроившись за эскортом, они с 3000 ярдов выпускали по намеченной цели несколько торпед, и, надо сказать, такая тактика себя оправдывала. Однако в 1940 году наши торпеды не способны были разить цель с такого расстояния, кроме того, мы постоянно испытывали трудности с наведением торпед на цель. Во время Норвежской кампании командиры субмарин не раз кусали себе локти, видя, как их торпеды проносятся мимо цели, поэтому в начале войны атака с расстояния около 300 ярдов считалась наиболее эффективной. На таком расстоянии даже неисправная торпеда могла нанести кораблю серьезный ущерб.