Читать онлайн «В поисках советского золота». Страница 24

Помимо всего прочего, комиссия подала наши заявки на несколько десятков шахтных подъемников, от сотни до тысячи лошадиных сил. Обычно подъемники состоят из барабана, трансмиссионной передачи, подшипников, тормозов и прочего, смонтированы на балке двутаврового сечения или широкополочной балке двутаврового сечения.

Комиссия затребовала оценку на основе количества пфеннигов за килограмм. С предложениями выступило несколько концернов, но наблюдалось заметное различие — порядка пяти или шести пфеннигов за килограмм — между большинством предложений и двумя, которые запросили минимальную цену. Из-за таких различий я стал внимательно просматривать спецификации и обнаружил, что фирмы, предложившие самую низкую цену, заменили легкие стальные основания, указанные в исходных спецификациях, на чугунные, так что будь их предложения приняты, русским пришлось бы в действительности заплатить больше, потому что чугунные основания значительно тяжелее легких стальных, но при оценке в пфеннигах за килограмм казалось, что плата меньше.

Мне это показалось очевидным трюком, и я был, естественно, рад такому разоблачению. Я сообщил сведения русским членам комиссии не без самодовольства. К моему изумлению, русские остались недовольны. Они даже оказали немалое давление, чтобы я одобрил сделку, якобы я не понял, что требовалось.

Я-то знал, что ошибки не было, и не мог понять, откуда такое отношение. Наконец, я им сказал, пусть покупают эти подъемники под свою ответственность, а я прослежу, чтобы мое противоположное мнение было записано в протоколе.

Только после угрозы они прекратили свои предложения.

От этого инцидента у меня остался неприятный привкус. Либо русские были слишком горды, чтобы признать, что просмотрели очевидную подмену в спецификациях, либо не обошлось без каких-то личных причин. Может быть, мошенничество, думал я. Если бы я не обнаружил подмену чугуном в спецификациях, комиссия бы вернулась в Москву и продемонстрировала, как успешно она торговалась и сбила цены на шахтные подъемники. В то же время они бы заплатили деньги за бесполезный чугун, и не исключено, что немецкие концерны могли тайно передать кому-то значительные суммы из этой переплаты.

Но я выполнил свой долг, и сделка не состоялась. Комиссия в конце концов закупила подходящие подъемники, и все обошлось благополучно. Я решил никому не рассказывать.

Эпизод уже забылся, и я не вспоминал о нем, пока не поехал домой лечиться весной 1932 года. Вскоре после возвращения в Москву мне сообщили, что медные рудники в Калате находятся в очень плохом состоянии, выработка упала ниже, чем была до реорганизации рудников в прошлом году. Сообщение меня ошеломило; я понять не мог, как за такое короткое время положение могло настолько испортиться, когда при моем отъезде все шло хорошо.

Серебровский попросил меня вернуться в Калату, посмотреть, что можно сделать. Приехав туда, я столкнулся с печальной картиной. Американцы завершили свой двухлетний контракт, который не был возобновлен, и им пришлось уехать домой.

За несколько месяцев до моего прибытия управляющий-коммунист, который учился у меня горному делу, был уволен комиссией, присланной из Свердловска, главного штаба коммунистов на Урале. В докладе комиссии он был назван невежественным и неумелым, безо всяких доказательств, и председатель комиссии по расследованию был назначен его преемником — образ действий весьма подозрительный.

За время прошлого пребывания на руднике мы увеличили производительность шахтных печей до семидесяти восьми тонн на квадратный метр в день; теперь она вновь упала до прежнего выпуска сорок — сорок пять тонн. Хуже, тысячи тонн высококачественной руды были безвозвратно потеряны после введения на двух рудниках методов, против которых я специально предостерегал.

Американские инженеры разработали для некоторых рудников в Калате более производительную систему очистной выемки руды, и внедрили ее, несмотря на постоянное противодействие русских инженеров. Мы знали, однако, что этот метод нельзя без риска применять на остальных рудниках, причем я объяснил, почему, тщательно и подробно, и прежнему управляющему-коммунисту, и инженерам. Для полной уверенности я оставил письменные инструкции, когда уезжал, предупреждая, что данный метод распространять не следует.

И вот я узнаю, что практически сразу после того, как американских инженеров отправили домой, те же русские инженеры, которых я предостерегал от опасности, применили этот метод на остальных рудниках, в результате шахты обрушились, и много руды было утрачено безвозвратно.

В большом расстройстве я принялся за работу, пытаясь восстановить хоть часть. Атмосфера вокруг показалась мне неприятной и нездоровой. Новый управляющий и его инженеры ходили мрачными, и ясно показывали, что не хотят иметь со мной дело. Дефицит продуктов тогда на Урале был наихудший, рабочие в скверном настроении, я их такими никогда не видел. Жизненные условия также ухудшились, наряду с производительностью.

Я работал, как мог, чтобы снова сдвинуть дело с мертвой точки, но со мной не было семи американских инженеров и дружелюбного управляющего, чтобы помогать мне, как раньше. Однажды я обнаружил, что новый управляющий втайне отменяет почти каждое мое распоряжение. Я понял, что оставаться дольше не имеет смысла, и отправился первым же поездом в Москву. Тогда я был настолько обескуражен, что готов был подать в отставку и навсегда уехать из России.

Приехав в Москву, я рассказал Серебровскому все обнаруженное в Калате, в точности. Он не принял отставки и сказал мне, что я здесь нужен больше, чем когда-либо, чтобы и не думал уезжать. Я возразил, что не вижу смысла работать в России, если люди с рудников отказываются со мной сотрудничать. «Не беспокойтесь об этих людях, — сказал он. — Ими займутся».

Он сразу приступил к расследованию, и вскоре управляющего рудником и нескольких инженеров судили за саботаж. Управляющий получил десять лет, максимальный тюремный срок в России, а инженеры — меньшие сроки.

Свидетельства показали, что они намеренно устранили прежнего управляющего, чтобы вывести рудники из строя.

Я был убежден, что дело здесь в чем-то более серьезном, не просто в маленькой калатской группке, но нельзя же было мне предостерегать Серебровского от видных деятелей его собственной коммунистической партии. В политику я старался никогда не вмешиваться. Однако был настолько уверен, что проблема на самых верхах политической администрации Уральского региона, что согласился остаться в России только после того, как Серебровский пообещал больше не посылать меня на медные рудники Урала.