Читать онлайн «Конспект». Страница 32

— Знаешь, Полосков оставил меня в покое, даже не подходит. Вы говорили с ним, да? Мы не обсудили вопрос — говорить Тане или нет, и я колебался.

— Ну, скажи. Ты же знаешь.

— Ну, поговорили немного. Во главе с Пексой. Без мордобоя. А что?

— Да ничего, спасибо. Расскажи, как это было.

Мои отрочество и юность совпали с процессом украинизации. Для служащих знание украинского языка было обязательным. Незнающие или недостаточно знающие язык занимались на курсах. Знания оценивались тремя категориями, высшей из них была первая. Сережа, Галя и Хрисанф окончили такие курсы еще до того, как я поселился на Сирохинской, Нина и Федя занимались на курсах при мне, папа в курсах не нуждался, но экзамены сдавал. Лиза и Клава тоже в курсах не нуждались, но экзамены не сдавали, так как служащими не были.

В учреждениях делопроизводство, переписка, отчетность велись на украинском языке. Сережа за обедом рассказывал:

— Был сегодня в суде, видел и слышал Федю. Он выступал по-украински. Судья говорил по-русски, прокурор – по-русски, а защитник – по-украински.

— А это что, — редкое событие? — спросил папа.

— Как сказать. Я уже не раз слышал выступления адвокатов по-украински, слышал и прокурора. Если так и дальше пойдет, все судоговорение перейдет на украинский.

— А решения суда на каком языке пишут?

— В большинстве случаев на украинском.

Все больше школ переходило на украинский. Когда я окончил семилетку, в моей школе младшие группы занимались уже на украинском языке. На украинском читали общеобразовательные дисциплины в вузах, техникумах и профшколах. Во Всеукраинской академии наук работали комиссии и созывались конференции с представителями украинских земель, входивших в состав Польши, Чехословакии и Румынии, для выработки единого литературного языка, общей грамматики и технической и другой специальной терминологии.

Большинство вывесок — на украинском. Все чаще на улицах и в трамваях слышишь грамотную украинскою речь.

— Скажiть, будь ласка, де вийти, щоб потрапити до Палацу працi?

Через двi зупинки. Третя зупинка так i зветься — Палац працi. Наблюдаем занятия воинского подразделения и слышим команду: «Струнко!» Дома и с друзьями иногда и сами не замечаем, что говорим по-украински.

На нашем курсе учились два паренька из Белгорода, Бондаренко и Греков. Они говорили по-украински, и это не удивляло: в районах, прилегающих к Украине, — много украинцев. Удивляло другое: они говорили на хорошем литературном языке. Оказалось, что в школах Белгорода преподавали украинский язык: ближайший культурный центр — Харьков, а в нем в учебные заведения без знания украинского языка не поступишь.

Украинизация сопровождалась потоком шуток и анекдотов. «Вы это серьезно или по-украински?» Ария Ленского: «Чи я впаду, дрючком пропертий?» Воинская команда: «Залiзяку на пузяку гоп!» И т.д. и т.п.

Деда Коля говорит мне:

— Переведи на украинский, только не вслух, а про себя — госопера.

А я ему в ответ предлагаю перевести на русский и тоже про себя — «Замкнув справу у скринi». Он пару секунд думает, потом охает, опускается на стул, хохочет и вытирает слезы. С подмостков эстрады облетела Харьков такая шутка: Як склали iспит? Отрiмав першу категорiю.

В профшколе прекрасные преподаватели украинского языка и литературы: на первом курсе — Оксана Ивановна (фамилии не помню), на втором — Гук (не помню имени и отчества). Они и преподавательница русского языка и литературы много сделали для нашего общего развития.

Гук, рассказывая о Гринченко, остановился и на его переводах стихов Пушкина, Гете и других. На всю жизнь запомнилось:

Гук говорил о том, что, сохраняя в неприкосновенности содержание оригинала, нужно переводить с учетом особенностей языка, на который переводишь, так, чтобы казалось, будто произведение было написано на этом языке, и предложил нам попробовать перевести на украинский такие строчки Маяковского:

Мы засели. Большинство перевело так:

Гук критиковал этот перевод за то, что его текст не характерен для украинского языка. Я вскочил со своим вариантом:

Аудитория дружно захохотала, хохотал и Гук, а потом сказал, что текст вполне передает характер украинского языка и в духе Маяковского, да вот беда: содержание не соответствует оригиналу, потому что все стихотворение — о Евпатории.

Проходили какое-то современное произведение, роман или повесть. Гук вызвал к доске бригаду, в которую входил и я. Я молча нарисовал на доске какой-то рисунок и какую-то схему. Смеялись в аудитории, смеялся Гук, а потом сказал, что рисунок и схема правильно передают идею и сюжет произведения.

— Молодець! Цiлком вiрно, зрозумiло та оригiнально.

Я показал рукой на бригаду.

— Та знаю я цих молодцiв! — ответил Гук, но зачет поставил всем, а после звонка попросил нарисовать для него на бумаге тот же рисунок и ту же схему.

Под впечатлением одной из лекций Гука Изъян сказал мечтательно:

— Пожить бы вместе с Гуком какое-то время.

Один из великовозрастных откликнулся:

— Лучше бы пожить с Оксаной Ивановной.

В прессе шла дискуссия по поводу высказываний известного прозаика Хвильового, которые, как я понял, сводились к тому, что в искусстве нам нужны контакты со всеми странами без каких-либо преимуществ для России. Хвильовий выдвинул лозунг — «Геть вiд Москви!», и это придало дискуссии острый и бурный характер. Суть возражений Хвильовому я понимал так: искусство неотделимо от политики, следовательно, и в искусстве нужен такой же союз с Москвой, как и в политике.

Гук устроил на нашем курсе суд над Хвильовим и назначил Изъяна прокурором, а меня — защитником. Он дал нам для подготовки литературу. У меня оказались высказывания Ленина по национальному вопросу, и я помню, как два-три раза, чтобы никому не мешать, в кухне-передней до поздней ночи штудировал и конспектировал эти высказывания. Опираясь на них, я и подготовил речь в защиту Хвильового. Гук пришел с каким-то пожилым человеком. Мы замерли: неужели Хвильовий? После речей Изъяна и моей Гук тихонечко поговорил с этим человеком, и к нашему огорчению на этом суд был окончен, без обсуждения, заключительного слова Гука и каких-нибудь выводов. Пожилой человек оказался инспектором гороно.