Читать онлайн «Артем». Страница 48

Тогда Аким перевел дискуссию на политические рельсы.

Атмосфера на собрании была накаленная, все делегаты съезда и члены комитета выразили свою солидарность с Артемом и присоединились к его оценке появления Акима на Урале.

Расходились с соблюдением всех правил конспирации, по двое. Первыми ушли Зеленый и Степан, удалились постепенно и другие товарищи. Артем выходил с Григорием Котовым, за ними следовали секретарь комитета Ольга Двинянинова и Аким.

По привычке подпольщика, выйдя из дома, Артем внимательно огляделся вокруг, но, не заметив ничего подозрительного, двинулся вдоль по улице. Прошли квартал и повернули за угол на другую улицу. В этот момент услышали за собой быстрые шаги и вслед за этим: «Руки вверх!»

Понимая, кто преследует его, Артем тем не менее закричал «караул», делая вид, что испугался нападения бандитов.

Полицейские навели на Артема и его спутников дула револьверов, схватили арестованных под руки и быстро доставили в участок. Были захвачены Артем, Котов, Двинянинова, Трефилов, Мальцев и Аким. Обыск в полиции ничего существенного не дал, при Артеме не оказалось чего-либо предосудительного. Отпустив каждому из арестованных по нескольку оплеух и тумаков, полицейские отвели их в камеру. На допросе полицейскому чиновнику был заявлен протест о том, что арестованных били. Протест был отклонен, пристав заявил: «Этого не могло быть». Из первого же допроса стало ясно, что полиция приняла Артема и других захваченных членов Пермского комитета за «лбовцев», вот почему и раздался приказ: «Руки вверх!» До сих пор неизвестно, кто предал Пермский комитет РСДРП, кто указал место его заседания, кто отдал Артема и его товарищей в руки полиций.

Вооруженное восстание на Мотовилихинском заводе в декабре 1905 года закончилось поражением рабочих дружин. Скрываясь от преследований, многие участники восстания с оружием в руках уходили в леса. Среди этих людей оказался и Александр Лбов. Обосновавшись в лесных землянках, вооруженные рабочие, называвшие себя «лесными братьями», под командованием Лбова начали партизанские действия. Они совершали неслыханные по дерзости и смелости нападения на полицию, совершали экспроприации. Окружающее рабочее население сочувствовало своим товарищам, ушедшим в леса, снабжало их одеждой и пищей.

Кто же был сам Лбов?

Старый большевик Шилов вспоминал:

«Кто такой был Лбов? Как мне известно, раньше служил он в гвардии, выделялся высоким ростом и физическим здоровьем, был смел; деятелен и находчив, не терялся в трудные минуты. Табаку не курил, водки не пил, и в лесу ее мы не видели… В политике разбирался плохо и вообще грамотой не блистал. Был беспартийным. Я ни разу не слыхал от Лбова каких-либо суждений о политическом положении. Что нужно делать было в ближайшее время? Где искать выход из создавшегося положения для него самого и других? Продолжать ли партизанскую борьбу, находясь в лесу на положении затравленного зверя, или выехать куда-нибудь подальше? Об этом как-то не говорили.

Лбов принимал к себе любых людей, преследуемых самодержавием и борющихся против него, независимо от их партийной принадлежности. Он был за революцию вообще. Его отряд служил фактически базой для разных групп и разных предприятий, хотя дисциплину у себя он поддерживал твердую.

Существование такого отряда было еще оправданным, когда казалось, что новый подъем революции, новое вооруженное восстание близко. Лбову сочувствовали, ему помогали. Но постепенно становилось ясным, что пользы от отдельных экспроприаций и террористических актов куда меньше, чем вреда. Лбов не знал, куда идти.

Помощь со стороны рабочих — хлеб, боевое снаряжение и прочее, а главное, связи делались все слабее и опаснее из-за полицейской блокады. Лбовцы часто голодали…

Когда мы — я, Кожин, Папочкин и Богданов — вышли из леса, у Лбова сохранялась надежная связь с нами, и он изредка ночью пробирался к нам. Спал не раздеваясь, винтовка и все прочее были у него под рукой. Он, видимо, отдыхал от переутомления и одиночества…»

В специальной резолюции V Лондонского съезда РСДРП «О партизанских выступлениях» говорилось:

«…Что в… настоящий момент сравнительного затишья партизанские выступления неизбежно вырождаются в чисто анархические приемы борьбы, ослабляя партию в ее борьбе против анархической агитации в рабочем классе и внося деморализацию в ее собственные ряды…

…В настоящий момент, при отсутствии условий для массового революционного взрыва, партизанские выступления нежелательны, и съезд рекомендует идейную борьбу с ними…»

В одном из своих писем к товарищам, спустя несколько лет после описываемых событий, Артем, возвращаясь к эпизодам своей партийной работы в Перми, упоминал о лбовщине, о том, что этим партизанским движением пытались овладеть люди, далекие от большевизма. Вот что писал Артем:

«…В этом письме я описал несколько эпизодов из моей жизни в Перми. Они касались той борьбы, которую мы вели со лбовщиной, отравленными отбросами умиравшей революции. В этой борьбе я столкнулся с группой авантюристов, таких же беспринципных и беспардонных, как и наглых…» Эта очень резкая оценка терроризма и авантюризма лбовщины была адресована Артемом, конечно, не к тем честным и неискушенным в идейной борьбе мотовилихинским рабочим, которые на какой-то короткий срок времени становились «лесными братьями». Артем писал об эсерах и анархистах, «отравленных отбросах… революции», которые обманывали вчерашних дружинников, ловили их на лживые и вредные для дела революции призывы к индивидуальному террору, экспроприациям, вырождающимся в разбой, и тому подобным приемам мелкобуржуазного анархизма и эсеровщины.

Полицейские и судебные власти жестоко расправлялись со лбовцами, считая их уголовниками: по делам лбовцев выносились смертные приговоры и многие годы каторжных работ.

По соображениям конспирации Артем не называл своего настоящего имени, не желая обрадовать своих тюремщиков сообщением о том, кого они захватили в свои руки. Это обстоятельство помогало следственным властям делать вид, что они считают Артема лбовцем, и соответственно с этим создавать для него невыносимые условия тюремного быта.

Когда улеглось первое потрясение, связанное с арестом, и Артем обрел свое обычное спокойно-ироническое отношение к жизненным невзгодам, привычным для подпольщика, он, смеясь, говорил своим товарищам по заключению:

— Ну, я доволен, хоть отдохну как следует!