Читать онлайн «Ибн-Сина (Авиценна)». Страница 17

Пересечение предметов различных наук предполагает их взаимодействие в том смысле, что одни науки опираются на другие, черпая из них свои основоположения. Такая взаимосвязь бывает троякой. Во-первых, одна из двух каких-то наук может подчиняться другой, и тогда нижестоящая наука будет черпать свои принципы из вышестоящей — например так, как наука о музыке заимствует свои основоположения у арифметики, медицина — у физики или все науки совокупно — у «первой философии». Во-вторых, обе науки могут иметь один и тот же предмет исследования, но одна из них будет рассматривать его с сущностной стороны, а другая — с акцидентальной, и тогда первая будет делиться некоторыми принципами со второй — например так, как физика, на которую опирается астрономия, делится с ней положением о том, что движение небесных тел должно быть непременно круговым. В-третьих, две пауки могут изучать объекты, выступающие в качестве видов одного какого-то рода, и тогда более простая наука будет снабжать принципами менее простую — например так, как обстоит дело с арифметикой и геометрией, которые исследуют два вида количества и из коих первая делится своими принципами со второй. Субординация наук, однако, не означает обязательную односторонность существующей между ними связи: «Большинство основоположений частной науки, подчиненной какой-то другой науке, проверяется только вышестоящей наукой, по и принципы вышестоящей науки часто проверяются нижестоящей частной наукой» (13, 530).

Классификация наук у Абу-Али может создать иллюзию, что частные науки для него служили лишь отдельными областями применения принципов, прямо или опосредствованно выводимых из метафизики как «науки наук», тем более что предметы этих наук он сам же характеризует как сущностные акциденции предмета первой философии. Более того, положение, занимаемое в последней «божественной наукой», теологией в собственном смысле слова, вообще как будто свидетельствует о служебной по отношению к ней роли не только всех частных наук, но и самой метафизики. И философия тогда оказывается «служанкой» богословия.

Дело обстоит в действительности не так, и это становится вполне очевидным, как только обозреваешь мысленным взором части, образующие его энциклопедический труд: «Книга исцеления» — это работа, почти целиком посвященная естественным и точным наукам; метафизика занимает в ней крайне незначительное место, а «божественная наука» — и вовсе ничтожное. Удельный вес «царицы наук» в ней намного меньше удельного веса той науки, которую в его время считали простым «орудием» познания, — логики, этой поистине верной «служанки» всех остальных «служанок». «Первая философия», разумеется, имела для Ибн-Сины и самостоятельную ценность, но прежде всего она нужна была ему как высшее обоснование достоверности знаний, обретенных и обретаемых человеком науки об окружающей его природе. Не переставая быть высшим синтезом и обобщением знаний в конкретных областях, философия в эпоху Ибн-Сины выполняла трудную и ответственную роль, которая ей не была свойственна в эпоху античности, — защищала аподиктическое знание от господствующей идеологии, основанной на риторике и диалектике, т. е. от притязаний на монопольное обладание истиной со стороны религии и спекулятивного богословия.

«Принципы всех наук основываются на этой науке, и, хотя ее изучают в конце, в действительности она является первой», — пишет Абу-Али о положении метафизики в системе философских наук, объясняя причину того, почему именно с нее он начинает рассмотрение указанных наук в «Книге знания» (3, 142). Однако данный порядок, по его же признанию, не соответствует «традиции и обычаю», которых придерживался и он сам. Принятый в «Книге знания» порядок изложения философских наук был взят за образец иранскими мыслителями в эпоху Сефевидов и Каджаров (Садр-ад-Дин Ширази. Мулла Мухсин Фаид, Хаджи Мулла Хади Сабзивари и др.), что, видимо, соответствовало перемещению их интереса от естественнонаучных дисциплин к метафизике, но у самого Абу-Али, за исключением этой работы, повсюду сохраняется принцип изложения, диктуемый его классификацией наук: подобно тому как в «Трактате о Хайе, сыне Якзана» авторское «я» (символ разумной души) совершает вместе со «старцем» (символ деятельного разума) мысленное путешествие по бытию с «Запада» (материальный мир) на «Восток» (мир «духовный», умопостигаемый), точно так же читатель его монументальной «Книги исцеления» продвигается под руководством автора от конкретных естественнонаучных дисциплин к их философскому обобщению в метафизике. Однако во всех его энциклопедических работах без исключения читателю предлагается предварительно изучить логику — искупаться в том «журчащем источнике», «сладкая вода» которого, как говорится в аллегорической повести, придает «созидательную силу», помогающую преодолеть стремнины на пути к вершинам человеческого знания.

Вклад аш-Шейха ар-Раиса в развитие Аристотелева «Органона» общепризнан. Тем не менее было бы несправедливо игнорировать и источники, которыми он вдохновлялся, обогащая логику Стагирита. Среди них следует упомянуть произведения греческих комментаторов и арабо-мусульманских философов, прежде всего аль-Фараби (в логических трудах Абу-Али их, правда, прямо не называет, так же как и Галена, именуемого «отличным врачом» или человеком, который «был силен в медицине, но слаб в логике»). Наиболее же значительное влияние на Ибн-Сину оказали концепции, разработанные в логической школе стоиков, и это влияние ощущается подчас именно там, где он вносил самые существенные коррективы в логику Стагирита, — в рассуждениях, в которых он стремился преодолеть чрезмерную созерцательность «Органона» и приспособить его принципы к задачам естественных наук, основанных на опыте и наблюдении. Необходимо при этом иметь в виду, что интеграция стоической и перипатетической школ в логике наметилась еще задолго до возникновения арабо-мусульманской философии — примерно ко II в. н. э.

Начиная исследовать познавательную деятельность человека, Ибн-Сина, подобно Аристотелю, исходил из факта человеческой речи, из слова, ввиду чего, как и другим арабоязычным авторам, ему приходилось то и дело сталкиваться с трудностями, проистекающими из различий в строе арабского и греческого языков. Так, общеотрицательное суждение почти непередаваемо на арабском из-за отсутствия в нем термина для обозначения соответствующего квантора («никакое» или «ни одно»). Приходилось считаться с такими особенностями арабского языка, как наличие в нем определенного артикля «аль», влияющего на объем субъекта и предиката, или союза «фа», превращающего два категорических суждения в одно условное. Самая же серьезная трудность возникала в арабском именном предложении, в котором суждение выражается без связки «есть» (в этом отношении язык фарси имел для Ибн-Сины определенное преимущество перед арабским). Ибн-Сина уделял большое внимание и тем трудностям, которые были сопряжены с передачей логических, как и других технических терминов, принятых в философии, словами, почерпнутыми из повседневной речи. В этом случае он стремился к точной фиксации значений терминов, отделению их от тех значений, которые придает им обыденная речь.