Читать онлайн «Высший генералитет в годы потрясений Мировая история». Страница 48

В чем можно беспрекословно согласиться с Григорием Григорьевичем, так это с его утверждением, что, видимо, только сейчас наступает время, когда будет возможно попытаться восстановить истину. И начинать надо с нового прочтения биографии Котовского, с выяснения причин, почему, несмотря на большие заслуги перед Советским государством, число врагов у Котовского в мирной жизни возрастало с необычайной быстротой. Не потому ли, что в свои сорок лет не перебродил, не угомонился вождь красной конницы, правивший причудливой страной «Котовией», раскинувшейся в десятках городов юга России и Приднестровья? Все, что любил в детстве и юности — авантюру, театральность, браваду, чем жил в разбое на бессарабских дорогах, не ушло, а еще больше укрепилось. Много хлопот у Реввоенсовета с республикой «Котовией». Здесь нет никакого закона, кроме «котовского». Он и вождь, и трибунал, и государство. И в сорок лет Котовский по-прежнему любит эффекты, отчаянность и позу. Таким уж уродился.

Полвека усердно трудились именитые иконописцы от кинематографа, беллетристики, публицистики, создавая образ однозначно положительной личности, лишенной каких-либо недостатков, замалчивая слабости и приукрашивая достоинства. Вот уж в чем — в домыслах — жизнь Котовского как раз не нуждалась. С детства она полна таких захватывающих историй, что любой из них хватило бы на увлекательную книгу. Если, конечно, описывать так, как было на самом деле.

Приключения, казалось, были запрограммированы самой судьбой и подстерегали его едва ли не с самого рождения. Семилетним мальчиком Котовский совершил свое первое воздушное путешествие — упал с крыши одного из зданий винокуренного завода высотой 5–6 саженей. Проболел целый год, и следствием этого падения явилось страшное заикание, которое, правда, со временем уменьшилось. Отец предполагал дать сыну солидное образование, но заикание изменило все планы, и Гриша был отдан в народное двухклассное училище.

Он был нервным, вспыльчивым мальчиком. По словам Р. Гуля, может быть, именно тяжелое детство определило его дальнейшую сумбурную, разбойничью жизнь. В детстве у Гриши были две страсти — спорт и книги. Спорт сделал из него силача, а чтение авантюрных романов и захватывающих драм пустило жизнь по фантастическому пути. Из реального училища Котовский был исключен за вызывающее поведение. Отец отдал его в Кокорозенскую сельскохозяйственную школу. Но и сельское хозяйство не увлекло Котовского, а когда ему исполнилось 16 лет, внезапно умер отец, и, не кончив школы, Котовский стал практикантом в богатом бессарабском имении князя Кантакузино. Здесь-то и ждала его первая глава авантюрного романа, ставшего жизнью Котовского до революции.

Вот как описывает эту драматическую историю М. Барсуков в книге «Коммунист-бунтарь», вышедшей в 1926 году в издательстве «Земля и фабрика» с предисловием Феликса Кона: «…у Котовского происходит личное столкновение с помещиком, у которого он служит. Княгиня Кантакузино, которая теперь служит буфетчицей в «Русском трактире» в Америке, увлеклась молодым, самоуверенно державшимся практикантом. Князь, узнав о чувствах княгини, под горячую руку замахнулся на Котовского арапником. Но Котовский ловким движением обезоружил его и, схватив за пояс, выбросил из конторы, где это происходило. Князь полетел с жалобой в Кишинев. С этого момента Котовский начинает мстить той среде, в которой он вырос. Имение князя пылает, подпаленное Котовским».

В позднейших книгах этот эпизод подается в иной интерпретации. Исчезают личные мотивы. Причиной конфликта молодого практиканта с помещиком становится резкий контраст между каторжным трудом наемных крестьян и беспечной жизнью господ. Прямой по натуре и характеру, Котовский при первой же стычке с требовательным и властным самодуром высказал ему свое презрение. Распетушившийся помещик замахнулся арапником, но не успел опустить его, как Котовский ловким движением обезоружил помещика и выбросил из конторы. Взбешенный князь приказал дворне связать практиканта, избить и ночью выбросить в степи. В другой книжке, вышедшей в семидесятых годах, этот эпизод подается таким образом, будто бы Котовский вступился за крестьян, которым помещик приказал всыпать розог. Мол, молодой практикант выступил против несправедливого наказания и издевательств.

Канонизация образа продолжалась. Многие эпизоды переосмысливались, им давалось совершенно иное, отвечающее пропагандистским задачам того времени толкование. Из некоторых произведений вытекало, что после первого столкновения с самодуром-помещиком Котовский сделался ярым врагом угнетателей и вступил на путь сознательной борьбы с царизмом. Постепенно забывалось, что он, по его собственному глубоко искреннему определению, был «стихийным коммунистом» до Октября и даже тяготел к анархистам. «Вся беда, все несчастье Котовского состояло в том, что он, чуткий к людскому горю, по натуре неспособный мириться с глумлением над народными массами, не столкнулся с теми, кто мог бы направить его на путь революционной борьбы, — писал Феликс Кон в предисловии к книжке М. Барсукова «Коммунист-бунтарь». — Подобно герою Мицкевича, он страдал за миллионы людей, боролся, как умел, как понимал, но до революции лишь отражал в себе бунт народной стихии».

Упрощенное, схематичное изображение Котовского, начавшееся в тридцатые годы, пошло, конечно же, от «Краткого курса истории ВКП(б)», где были перечислены имена некоторых героев Гражданской войны, уже к тому времени покойных, а потому и не опасных новому диктатору. Хотя нет, все началось гораздо раньше. Методологической основой характеристики Котовского в «Кратком курсе» послужило, безусловно, короткое письмо Сталина «О тов. Котовском», опубликованное в украинском журнале «Коммунист» в 1926 году. Оно заслуживает того, чтобы быть процитированным полностью.

«Я знал т. Котовского, как примерного партийца, опытного организатора и искусного командира, — писал, будто указывая историкам и беллетристам темы их будущих книг, генсек. — Я особенно хорошо помню его на польском фронте в 1920 году, когда т. Буденный прорывался к Житомиру в тылу польской армии, а Котовский вел свою бригаду на отчаянно-смелые налеты на киевскую армию поляков. Он был грозой белополяков, ибо он умел «крошить» их, как никто, как говорили тогда красноармейцы. Храбрейший среди скромных наших командиров и скромнейший среди храбрых — таким помню я т. Котовского. Вечная ему память и слава».

Слово вождя — закон. Вот ученые и крутились вокруг этого целеуказания, не смея переступать за четко обозначенные границы дозволенного. Примерный партиец, опытный военный организатор, искусный командир, польский фронт — вот вам темы, творите! А до Октября — ни-ни. Что? Стихийный протест народа имел многообразные проявления? А вдруг докопается кто-либо, что царские суды зачислили Котовского в «уголовные»? Расправлялся-то он не с министрами, а с помещиками. Вот если бы с министрами — тогда другое дело. Как Семковский. Протестант такого же типа, что и Котовский, не связанный с партией, а смотрите, пальнул из револьвера в министра двора Черевина. Покушение на министра — и был квалифицирован как политический преступник. А Котовский числился в уголовных. Не надо, не поймет народ. Лучше так — польский фронт, примерный партиец и далее по тексту.