Читать онлайн «Подлинная история графа Монте-Кристо. Жизнь и приключения генерала Тома-Александра Дюма». Страница 66

Генерала Дюма беспокоил метод действий Наполеона. В Милане Дюма уловил первые признаки того, что с Наполеоном обращаются в меньшей степени как с генералом и в большей – как с владыкой, прикрывающимся Революцией, чтобы расширить собственное влияние.

Когда Наполеон в конце марта 1796 года принял командование Итальянской армией, это была хуже всего экипированная и самая деморализованная из всех французских армий[699]. Многие из сорока двух тысяч ее солдат маршировали без обуви, не говоря уже о сапогах, и одевались в лохмотья, украденные у местных крестьян. Ее офицеры носили козлиные шкуры. Боевой дух был настолько слаб, а дисциплина – плоха, что солдаты этой армии, по слухам, пели роялистские песни, а один из отрядов поменял свое название на «Дофин»[700] в честь казненного сына короля Людовика. Правительство не спешило делиться с Итальянской армией и без того ограниченными ресурсами, поскольку чувствовало, что более важный фронт войны с Австрийской империей находится на франко-германской границе или в Бельгии. Италия считалась второстепенной целью, а также опасным театром военных действий: за целые столетия Франция не одержала здесь ни одной крупной победы. Суть стратегии Наполеона: для возрождения Итальянской армии необходимо сделать так, чтобы она сама обеспечивала себя. А сделать какую-либо армию самодостаточной – это, мягко говоря, не пустяк.

«Солдаты, вы голодны[701] и почти раздеты, – объявил Наполеон, прибыв в марте в Ниццу (тогдашнюю штаб-квартиру Итальянской армии), чтобы принять командование. – Я собираюсь вести вас на самые плодородные в мире равнины, где вас ждут великие города и богатые провинции. Там вы обретете честь, славу и богатство».

Вдохновляющая речь, но что она означала? «Искусство ведения войны[702], окупаемой за счет этой войны, совершенно незнакомо нам», – писал военный философ Гибер. Он утверждал, что армиям нужно освободиться от неповоротливых транспортов снабжения, кормясь за счет захваченной территории и перекладывая все расходы на врага. «Но если бы появился генерал с такими талантами, неужели мы бы дали ему власть пустить их в ход?» На самом деле на протяжении почти всего восемнадцатого столетия европейские армии отучались именно от подобного стиля ведения войны, благодаря которому в предыдущем веке, во время Тридцатилетней войны, большая часть континента оказалась опустошена. Государства выстроили сложные логистические инфраструктуры, чтобы при помощи огромных обозов перевозить все необходимое армии для жизни и боя. Именно так сражались австрийцы, пруссаки, пьемонтцы и все армии Старого порядка. С 1793 года французские революционные армии возродили старую традицию грабежа, и сделали этот процесс высокоорганизованным. Суть его состояла в том, чтобы не доводить местное население до крайности и массового голода, которые могли бы вызвать восстание, но при этом приносить освободителям-республиканцам максимальные военные трофеи. Парижские ценители искусства извлекали выгоду из каждой кампании, поскольку галереи Лувра раз за разом наполнялись новыми работами со всей Европы.

Однако Наполеон, приняв командование Итальянской армией в 1796 году, вывел организованный грабеж на качественно новый уровень[703]. Он начал с выплаты солдатам долгов за счет контрибуции за освобождение, наложенной на город Милан. Независимость от Австрии обошлась этому городу в круглую сумму – 20 миллионов франков наличными. За этим последовали «сборы за освобождение» в каждом государстве, городе и княжестве, куда вторгалась армия Наполеона. Французы сделали шаг вперед и в грабеже предметов искусства: Наполеон обратился к правительству с просьбой прислать квалифицированных экспертов, чтобы те решали, какие именно картины стоит красть его солдатам. Бесценные полотна кисти Тициана, Рафаэля, Рубенса и Леонардо да Винчи отправились в Париж. Армия также реквизировала ценные рукописи, книги и научные инструменты. Наполеон заставлял каждого местного герцога уплачивать произведениями искусства выкуп за прекращение военных действий. Для Римского папы, который имел лучшие коллекции, такая контрибуция в пять раз превышала обычный уровень. В маленьких городах, которые не располагали произведениями искусства, драгоценностями, деньгами или золотом, реквизировались мешки с мукой или мясо и бочонки с вином.

Солдаты Итальянской армии, которые до сих пор едва сводили концы с концами, внезапно стали жить как короли. Раньше они голодали, теперь – изымали тысячи бифштексов и бутылок вина у своих освобожденных хозяев. У некогда потрепанной жизнью армии теперь было столько денег, что она не знала, куда их потратить. Один сержант описывал, как офицеры покупали драгоценности: «Лавки часовщиков и ювелиров[704] опустошались за сутки. Каждый офицер с важным видом разгуливал по улицам, демонстрируя сразу пару часов, украшенных цепочками и орнаментами. Часы болтались у них на бедрах, как велела тогдашняя парижская мода».

Согласно описи, составленной в декабре 1796 года (первый полный месяц, проведенный Дюма на службе в Итальянской армии), наличными к этому моменту было собрано, по официальной оценке, 45 706 493 франка, а золота, серебра и ювелирных украшений получено на общую сумму 12 132 909 франков. Освобожденные итальянцы начинали задумываться, стоит ли французская свобода таких больших денег.

На протяжении всего срока службы в Итальянской армии Дюма конфликтовал с Наполеоном[705] по вопросу о том, как следует обращаться с гражданским населением. Как и в Вандее, Господин Гуманность вновь оказался в роли человека, который пытается удержать своих солдат от эксплуатации мирного населения в атмосфере вседозволенности, характерной для военного времени. Кавалерийские офицеры бесконечно получали от него письменные выговоры за нарушение устава, в частности за то, что «постоянно посещали трактиры[706], ели и пили не платя за это». Он приказал отстранить одного офицера от должности и поместить под арест за поведение, «недостойное француза»[707] (тот конфисковал коров, по всей вероятности, от имени Дюма). На нижнем поле приказа об аресте Дюма сделал следующую приписку:

C.S. Также предупредите[708] гусаров этого подразделения, что любые реквизиции, которые они имели наглость произвести от моего имени, недействительны и что они обязаны немедленно вернуть владельцам весь рогатый скот, который отобрали у них… Алекс Дюма.

Большинство других генералов за время, проведенное в Вандее, очерствели душой, но Дюма, похоже, лишь стал обращать еще больше внимания на необходимость правильных взаимоотношений между солдатами и гражданским населением. Он обращался с жителями оккупированных районов так, как, по его настоянию, следовало обращаться с его собственными солдатами. Гражданские лица заслуживали уважения и (по крайней мере, если они не выступали против французов с оружием в руках) защиты.