Читать онлайн «Русский успех. Очерки о россиянах, добившихся успеха в США». Страница 37

О Якобсоне и им самим написано огромное количество толстых книг, но биографии среди них нет, и это неслучайно. В 1975 г., будучи в последний раз в России, 79-летний Р. Якобсон говорил: «Терпеть не могу сидеть и писать воспоминания. Мои мысли заняты не прошлым, а будущим, хотя его и немного осталось…» И ученый остался верен себе, хотя среди его близких друзей были поэты Владимир Маяковский и Велемир Хлебников, художник Казимир Малевич, один и: создателей «абстрактного искусства». Он был коротко знаком с Борисом Пастернаком, Николаем Заболоцким, столкнула его жизнь и (такими незаурядными фигурами как Крученых, вот почему о детстве и происхождении ученого известно очень мало. Например, что родился он в 1896 г. Верные его традиции, не станем и мы здесь приводить биографии ученого.

Собственно, с А. Крученых связана и первая публикация Р. Якобсона, вышедшая, когда ему было 19 лет. Это не научная статья, а два стихотворения, вышедшие в футуристическом сборнике Крученых «Заумная книга» (это не опечатка, так и было «накручено» у авторов), в котором, помимо стихов, были еще и соответствующие им иллюстрации художника-графика Розановой. Стихотворение, под названием «Рассеянность» начиналось такими строками:

Знаки препинания отсутствовали, но зато буква «я» всюду печатал ась курсивом. Спросить автора «почему?» нельзя было, так как это считалось бы возмутительным покушением на свободу творчества. Стихотворения были подписаны псевдонимом автора «алягров», порождавшим, по его мнению, в читателе нужные ассоциации. Пока для нас важно только, что по степени «зауми» стихотворение не уступало ни стихам Крученых, собранным в «книге», ни соответствующим опусам раннего Маяковского и Хлебникова.

Несколько забегая вперед, скажем, что стихи эти остались эпизодом в его творчестве, поэтом Р. Якобсон не стал, хотя псевдоним «алягров» использовал еще несколько раз. Правда, снизойдя к потребе толпы, превращал его иногда в «Алягрова». Но зато поэты, как русские, так и затем чешские, французские и, наконец, американские, относясь в целом с недоверием и неприязнью к ученым академического склада, всегда считали Якобсона своим. Стихи такого рода оказались идеальным материалом для грамматического анализа принципиально нового типа, ибо в них не было никакого смысла и означенный смысл нисколько не отвлекал от анализа формы. Недаром, одна из работ Хлебникова, которая так и называлась, «Слово как таковое», послужила поворотным пунктом для формального анализа поэзии.

Первым предметом исследования ученых была «грамматика поэзии», которая затем естественно перешла в «Поэзию грамматики». В 1915 году, будучи студентами Московского университета, Р. Якобсон, Н. Трубецкой, М. Бахтин и несколько их единомышленников создали научный кружок, названный впоследствии Московской лингвистической школой. Смысл слов да и форма слов в поэзии всегда искажены, и ученые изучали степень и вид этого искажения. Их деятельность дополнялась петроградской группой ОПОЯЗ, которая ставила перед собой аналогичные цели, Многие из них считали, что им принадлежит будущее, и называли себя «футуристами». А будущее, хотя и принадлежало только самому себе, но прощало футуристам их претензии.

Футуристы очень дружно приветствовали революцию. Им казалось, что она быстро покончит с академической рутиной и создаст обстановку для ничем не сдерживаемого порыва творчества. Расцвет карьеры Якобсона пришелся на лето 1919 года, когда он был ученым секретарем в Отделе искусств при возглавляемом А.В.Луначарским министерстве просвещения РСФСР, руководил отделом его друг художник Осип Брик. Работы Якобсона выходили в газете «Искусство коммуны». Статья Якобсона-Алягрова «Задачи художественной пропаганды» содержала манифест искусства и поэзии в новый исторический период. Причем под «художественной пропагандой» понималась пропаганда творчества современных поэтов и художников, а вовсе не художественные методы политической пропаганды и агитации, как это могло кому-то по казаться на первый взгляд. Впоследствии, двусмысленность слов в поэтическом творчестве современных поэтов, классиков (Попа и Пушкина), нередко обращаемая в «нежелательный смысл», стала самостоятельной темой его творчества.

Но революция очень скоро разошлась с «футуристами». Выяснилось, после первых же недоразумений, что революции не нужна поэзия, которая, по выражению Ленина, «кричит и выдумывает кривые слова», распугивая обывателей, вместо того, чтобы сколачивать их в единый партийный монолит. Поэзия должна была доносить до читателя в доступной ему форме «классовую правду», т. е. марксистско-ленинское мировоззрение, и одновременно доносить в ЧК на классовых врагов. Как только Якобсон это понял, он оказался в Праге, где до самой второй мировой войны работал Русский университет и вообще содержался заповедник академического мира России. Анализ современной поэзии на нескольких языках (Р. Якобсон легко освоил чешский) позволил Трубецкому и Якобсону очень быстро развить лингвистику далеко за пределы тогдашних академических рамок.

Много лет Якобсон провел в Чехословакии, последние пять – преподавателем университета в г. Брно, затем год в Дании, Швеции, Норвегии; наконец, в 1940 году, уже признанным мэтром лингвистики пожаловал в США. Он свободно говорил и писал научные статьи на дюжине языков, писал еще о многих других языках, но доминантой его творчества были русская и славянская лингвистика.

Сначала вместилищем идей Якобсона была «Пражская школа»; так назывался небольшой кружок лингвистов-новаторов, признанным руководителем которого был не Якобсон, а князь Николай Трубецкой. С этим аристократом по букве и по духу у Якобсона связывают долгие и сложные отношения. Они – близкие личные друзья, соавторы по многим работам, продолжатели идей друг друга и, естественно, ревнивые соперники, но Трубецкой был несколько старше и умер на 40 лет раньше. В последние годы он был профессором университета в Праге (чешского, а не русского) и вынужден был очень много работать над своими лекционными курсами для обычных, рядовых студентов, чтобы не ударить в грязь лицом перед чешскими коллегами; это снижало его активность как ученого. В то же время Якобсон, не обладавший громким академическим титулом, но отдававшийся целиком науке, еще при жизни Трубецкого со временем заслонил коллегу:

По-видимому, это ситуация очень занимала Трубецкого, и он пытался ослабить ее действие путем публичного обсуждения.

Недаром Трубецкому принадлежит работа о психологической роли национальной принадлежности в науке. Много раз по разным случаям выступая ярым противником антисемитизма, Трубецкой все-таки отмечает присущую еврейским ученым склонность к внешнему блеску в ущерб глубине и самоотдаче, которыми отличаются, по его мнению, ученые «евразийского», а иногда Трубецкой и проговаривается, «славянского» или «русского» типа. Впрочем, эти декларации Трубецкого очень непоследовательны и снабжены множеством растворяющих их яд оговорок. Тем не менее эта работа Трубецкого является примером попытки выяснения отношений русских и еврейских элементов в научном мире.