Читать онлайн «Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы». Страница 12

— Слежу за твоей ненасытностью.

Изумленный таким ответом, царь отпустил его.

В любой жизненной ситуации Диоген хранил спокойствие, хладнокровие и не чувствовал никакого страха перед опасностью — это его и спасало. На вопрос, что дала ему философия, он ответил:

— По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы.

На вопрос, откуда он, Диоген произнес:

— Я — гражданин мира.

Кто-то корил Диогена за его изгнание.

— Несчастный! — ответил он. — Ведь благодаря изгнанию я стал философом.

Кто-то напомнил:

— Жители Синопа осудили тебя скитаться.

— А я их — оставаться дома, — ответил Диоген.

Когда у него убежал раб, ему советовали пуститься на розыски.

— Смешно, — сказал Диоген, — если Манет может жить без Диогена, а Диоген не сможет жить без Манета.

Говорил он также, что судьбе он противопоставляет мужество, закону — природу, страстям — разум. Диоген Лаэртский излагает философию своего тезки:

Он говорил, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения; оно же все превозмогает. Если вместо бесполезных трудов мы предадимся тем, которые возложила на нас природа, мы должны достичь блаженной жизни; и только неразумие заставляет нас страдать. Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Этому он и учил, это он и показывал собственным примером; поистине это было «переоценкой ценностей», ибо природа была для него ценнее, чем обычай.

Свои философские изыскания Диоген претворял в жизнь, бесстрашно кидаясь в самые последние крайности, ежедневно удивляя мир своими причудами.

Однажды в письме он попросил кого-то позаботиться о его жилище, но тот промешкал, и Диоген устроил себе жилье в глиняной бочке при храме Матери богов. Желая всячески закалить себя, летом он перекатывался на горячий песок, а зимой обнимал статуи, запорошенные снегом.

Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив:

— Мальчик превзошел меня простотой жизни.

Он выбросил и миску, когда увидел мальчика, который, разбив свою плошку, ел чечевичную похлебку из куска выеденного хлеба.

Феофраст в своем «Мегарике» рассказывает, как Диоген определил для себя образ жизни. Однажды, увидев пробегавшую мышь, он понял: надо жить вот так, подобно мыши, которая не нуждается в подстилке, не боится темноты и не ищет никаких мнимых наслаждений. Диоген стал складывать вдвое плащ, потому что не только носил его, но и спал на нем. Имелась у него сума (сумка), и в ней он хранил какую-то пищу. А где поесть, посидеть, поспать — проблемы не было: всякое место считалось одинаково подходящим. Диоген пытался есть сырое мясо, но пришлось отказаться — не мог переварить. Зато он ходил босиком по снегу. Диогену сказали:

— Многие смеются над тобой.

Он ответил:

— А над ними, быть может, смеются ослы. Но как им нет дела до ослов, так и мне — до них.

Добродетельных людей Диоген называл подобиями богов, любовь — делом бездельников. На вопрос, что есть в жизни горестного, он ответил:

— Старость в нищете.

На вопрос, какие звери опаснее всего кусаются, он ответил:

— Из диких — сикофант, из домашних — льстец.

На вопрос, есть ли у него раб или рабыня, он ответил, что нет. Тогда последовал вопрос, кто же его похоронит, когда он умрет.

— Тот, кому понадобится мое жилище.

Ко всем окружающим людям Диоген относился с язвительным презрением.

Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже. Однажды, прокричав: «Эй, люди!», он набросился с палкой на сбежавшийся народ:

— Я звал людей, а не мерзавцев.

На вопрос, где он видел в Греции хороших людей, Диоген ответил:

— Хороших людей — нигде, хороших детей — в Лакедемоне.

Особенно Диоген не любил женщин. Увидев женщин, удавившихся на оливковом дереве, он воскликнул:

— О если бы все деревья приносили такие плоды!

Его спросили, в каком возрасте следует жениться, и он ответил:

— Молодым еще рано, старым уже поздно.

Впрочем, все желания и чувства философ в себе не убил. Удовлетворял он их столь же бесхитростно и цинично. Диоген Лаэртский рассказывает, что «рукоблудствуя на глазах у всех», Диоген весело кричал:

— Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!

Тем не менее афиняне любили Диогена. Когда мальчишка разбил его бочку-жилище, то его высекли, а Диогену дали новую бочку.

Александр, явившись к Диогену, представился:

— Я — великий царь Александр.

— А я — собака Диоген, — ответил философ.

— За что же тебя зовут собакой?

— Да вот за что: кто бросит кусок — тому виляю, кто не бросит — облаиваю, кто злой человек — кусаю.

В разговоре Александр спросил, является ли смерть злом, и получил ответ:

— Как же может она быть злом, если мы не ощущаем ее присутствия?

— Ты не боишься меня? — спросил Александр философа.

— А что ты такое — зло или добро?

— Добро.

— Кто же боится добра?

Желая что-нибудь сделать для нищего мудреца, Александр осведомился, нет ли у него какой-нибудь просьбы.

— Отступи чуть в сторону, — ответил тот, — не заслоняй мне солнца.

Плутарх утверждает, что слова Диогена произвели на Александра огромное впечатление, и он был поражен гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким пренебрежением. Когда на обратном пути товарищи Александра, вспоминая о странной встрече, шутили и насмехались над философом, царь сказал им:

— Если бы я не был Александром, я хотел бы стать Диогеном.

Что же влекло Александра к этому нищему бродяге? Если присмотреться внимательнее, то в обитателе глиняной бочки и в царе можно найти много общих черт: оба презирали смерть, были равнодушны к женщинам, непритязательны в быту и в еде… Но главное, Диоген имел огромную власть над умами соотечественников, философа окружала небывалая слава, его имя и странные поступки были на слуху у греков и давали повод для анекдотов. Александр, несомненно, завидовал ему и пытался постичь механизм влияния на человеческие души, чтобы обрести высшую власть. Видимо, за этим царь и пришел к сумасбродному философу.