Читать онлайн «Среди красных вождей». Страница 76

Этот первоначальный обмен любезностями показался мне настолько комичным, что я не мог не улыбнуться.

— Ну, об этом мы поговорим когда-нибудь на досуге, — ответил я, — а сейчас давайте говорить о делах…

— О каких делах? — тоном деланного изумления спросил он каким-то скрипучим голосом, взглянув на меня своими воспаленными глазами, в которых светились и хитрость, и жестокость, и скрытая злоба, и наглость…

Мне становилась противной эта головлевская игра в бирюльки, и, чтобы положить конец этому нелепому «обмену любезностями», я вынул из кармана предписание о моем назначении, показал его Гуковскому и спросил, когда я могу принять дела? Он с нарочито небрежным видом пробежал бумагу и, отдавая ее мне, сказал:

— У вас вот это удостоверение, а у меня есть кое-что поинтереснее… У меня есть письма от Чичерина, от Крестинского и от Аванесова… Вот я вам сейчас их покажу.

И, достав из письменного стола письма, он прочитал мне их. Я привожу лишь те выдержки из них, которые мне врезались в память. И Чичерин, и Крестинский писали очень интимно, называя его «дорогой Исидор Эммануилович». Чичерин писал: «Спешу уведомить Вас, что, несмотря на все мое нежелание и противодействие, Красин добился от Политбюро Вашего смещения и назначения на Ваше место Соломона. Но я беседовал по этому поводу с Крестинским, и он сказал мне, что назначение это не представляет собою чего-нибудь категорического и что Вам надо будет самому сговориться с Соломоном, чтобы он согласился остаться в возглавляемом Вами представительстве в качестве просто заведующего коммерческим отделом. Вы можете в крайнем случае даже предложить ему пост Вашего помощника по коммерческим делам…»

В другом письме Чичерин сообщал Гуковскому, что хотя я и назначен полномочным представителем Наркомвнешторга в Эстонии, но ему (Чичерину) удалось отстоять, чтобы, невзирая на это, Гуковский остался в Эстонии в качестве политического представителя, т. е. посланника, и что поэтому ему незачем уезжать из Эстонии, и все останется по-старому. «Таким образом, — писал он, — Вы видите, дорогой Исидор Эммануилович, ту базу, на которой Вы можете сговориться с Соломоном… В чем можно, уступите, чтобы не обострять отношений ни с ним, ни с Красиным… С этим совершенно согласен и Н. Н. Крестинский, с которым я сговорился».

В таком же духе писал и другой его благоприятель, Н. Н. Крестинский, который упоминал в своем письме, что беседовал со мной и «вменил мне в обязанность» не очень натягивать вожжи.

Аванесов писал, как бы извиняясь, что, хотя, согласно моему и Красина требованию, он и должен был назначить ревизора для проверки отчетности и вообще дел Гуковского, но назначил-де он молодого сотрудника Никитина, который-де не забыл еще, что Гуковский, в бытность свою членом коллегии Рабоче-крестьянской инспекции, был его начальником и что он, Аванесов, ему об этом напомнил, рекомендуя ему держать себя тактично и предусмотрительно с Гуковским и «советоваться» с ним при производстве ревизии, не позволяя себе выходить за границы… Далее он писал, что опять-таки, в силу моих очень энергичных настояний и указаний, что Никитин, как ревизор, никуда не годится, он (Аванесов) должен был, «чтобы не поднялся крик и склока, выдать мандат на право производства ревизии также и П. П. Ногину, приглашенному Соломоном в качестве главного бухгалтера»…

Словом, все эти корреспонденты Гуковского, его друзья и приятели, успокаивали его, что бояться ему абсолютно нечего, что они сделают все, чтобы обрезать мне крылья. Дальше, — не помню уж, кто именно из них писал, — упоминалось о том, что «Соломон известен как человек решительный и резкий, любит все свои общего характера распоряжения давать в виде письменных приказов за №№ и заставляет своих сотрудников расписываться, что приказ принят к исполнению»…

И вот, частью прочтя мне сам эти письма, частью показывая мне отдельные места из них, чтобы я сам прочитал их и убедился, что тот, или другой, или третий так именно и выразился, и точно щеголяя своей циничной наглостью, как нищий, показывающий свои гнойные язвы, Гуковский обратился ко мне с некоторого рода речью.

— Вот теперь вы сами видите, что ваше назначение недостаточно выяснено, — сказал он, — и что нам с вами нужно сговориться о той должности, которую я могу и хочу предоставить вам у себя. Так что вы понимаете, что ни о какой приемке от меня дел и речи быть не может и что привезенного вами с собой ревизора Никитина я могу просто не допустить до ревизии… И вот я вам предлагаю: останьтесь у меня в составе моих служащих в качестве заведующего коммерческим отделом. Вы будете получать у меня хорошее жалование, и по существу вы будете делать все, что вам угодно, в коммерческом отделе… Впрочем, — перебил он себя самого с так не шедшей к нему добродушной улыбкой рубахи-парня, готового для друга-приятеля пойти на все, заметив, наверное, что я слушаю его «предложение», с трудом сдерживая свое возмущение, свой гнев и отвращение, — я не люблю торговаться, Бог с вами, я сразу же предлагаю вам место не заведующего, а просто моего помощника, ведающего всею коммерческою частью… Идет?! — точно цыган на ярмарке, продающий или покупающий лошадь, заманчиво-весело прибавил он.

— Вы кончили? — спросил я, должно быть, очень холодным тоном, едва сдерживая накипевшее во мне негодование.

— Да, я кончил, — проскрипел Гуковский, — и жду вашего ответа.

— Мой ответ будет краток, — ответил я. — Я назначен полномочным представителем Наркомвнешторга в Эстонии и, согласно приказу Политбюро, прибыл для принятия должности от вас. Вы мне предъявляете частные письма Чичерина, Крестинского и Аванесова. Не вхожу в оценку их, но все эти письма в двух словах — уголовное преступление… и все ваши корреспонденты просто уголовные преступники… Ни в какие сделки ни с вами, ни с вашими «уголовными друзьями» я входить не намерен и буду вести ту линию, которая мне указана моим правительством…

— Так что же… хе-хе-хе… по-вашему, я тоже «уголовный преступник»… как и мои… хе-хе-хе… «уголовные друзья»?

— Я все сказал, и больше мне нечего прибавить, можете делать какие угодно выводы, — ответил я вставая.

— А, вот что, — просипел он, глядя на меня озлобленным, точно злая крыса, взглядом своих гнойных глаз. — Так, значит, вы объявляете мне войну?! Что же, будем воевать… Только смотрите, не было бы хуже для вас, — многозначительно постучал он пальцем по столу. — Я настою, и вас отзовут, и не только отзовут, а еще и познакомят с тем учреждением, где мой друг Аванесов членом коллегии… с ВЧК… И вас не спасут ни ваш друг Красин, ни ваш друг Менжинский, этот чекистский Дон-Кихот, от подвалов ВЧК и от того, чтобы вы под гул грузовика переселились в лучший мир… Ха-ха-ха! — зло и нагло расхохотался он.