Читать онлайн «Фарьябский дневник». Страница 44

Крикнув:

– К бою! Противник с правого борта! Огонь! – я схватил автомат и вместе со всеми открыл огонь по противнику.

Наводчик крупнокалиберного пулемета ефрейтор Ермаков, экономя патроны, короткими очередями долбил по дувалу, за которым сидели боевики. Вскоре заработал миномет, расчет которого находился в следующей за мной машине. Первая мина ухнула далеко позади засады, вторая впереди, третья угодила в цель. Огонь душманов ослабел. Выбрав момент, когда огонь боевиков утихнет совсем, я пытался осмотреться. Мучила одна мысль, куда же исчез наводчик гранатомета? Вопрос, где были в это время афганцы, меня беспокоил меньше всего. Я уже привык к тому, что уже после первого выстрела они как горох ссыпались с брони в канавы и воронки и ждали, пока мы покончим с боевиками. Каково же было удивление, когда я увидел, что бойцы группы защиты революции вместе с офицером вели прицельный огонь по засевшим в лабиринте глинобитных стен душманам и даже пытались атаковать противника. Часть людей хадовец послал для обхода засады с тыла. За год пребывания в Афганистане это был, наверное, единственный бой, когда афганцы так яростно дрались вместе с нами.

Вскоре бой был закончен. Пролетавшие недалеко от нас вертушки довершили дело. На месте засады не осталось даже ни одного целого автомата, не то что боевика.

В общем, в этот счастливый для всех нас день нам повезло дважды.

Первый залп душманов был явно поспешным и потому безрезультатным. Сидевшие на броне бойцы вскоре спрыгнули на землю. Целым и невредимым был и наводчик, правда, перепугался заметно, с кем не бывает.

На память о том бое у меня остались прожженная раскаленным стволом автомата шапка и фотоаппарат, словивший две пули. После того как взрывной волной меня закинуло в люк, фотоаппарат, зацепившись, остался на броне, снаружи. Видно, второй залп боевиков был точнее.

Этот урок нашей беспечности, который дали нам боевики, ни я, ни кто из моих боевых товарищей, я думаю, не забудет до конца жизни.

20 декабря 1982 г. Провинция Фарьяб. Районный центр Андхой.

Благодаря ряду операций, проведенных нами совместно с афганскими отрядами самообороны, обстановка в окрестностях Андхоя стабилизировалась. Этому способствовало и то обстоятельство, что зимой большая часть боевиков хоронится в кишлаках, ожидая потепления.

Секретарь парткома НДПА провинции Фарьяб Альборс, используя временное затишье, объезжал со своей свитой самые дальние уголки района, встречаясь со старейшинами кишлаков, родовыми авторитетами, племенными вождями. Во время этих поездок он рассказывал селянам об Апрельской революции, ее целях и задачах, о последнем Пленуме ЦК НДПА и работе провинциального комитета партии.

Разъезжая по провинции, я не раз сталкивался с тем, что ни кочевники, ни земледельцы из глубинки не имели ясного представления о происшедших в стране изменениях. Обычно на вопрос, кто сейчас является главным правителем Афганистана, люди в большинстве случаев называли Дауда, тем более что его портрет все еще украшал государственные денежные знаки, реже называли имя Тараки. Ни Амина, ни Кармаля многие просто не знали. О революции слышали очень мало. Бывало, что дехкане и кочевники главным человеком в стране называли кого-то из полевых командиров, терроризировавших их кишлаки и кочевья.

Обычно наше появление в глубинке афганцы встречали настороженно. Не зная о событиях, происходящих в стране, они тем более не знали о том, что наши войска находятся на их земле по просьбе афганского правительства. Когда наша колонна проходила какой-то удаленный от центра кишлак, нередко приходилось наблюдать, как поодиночке и целыми группами в горы убегали вооруженные мужчины. По-видимому, тут срабатывал исторический стереотип. Афганцы за многовековую историю страны привыкли к тому, что европейцы приносили им только лишения и страдания и что единственный язык, на котором с ними можно говорить, – это язык оружия. Из последний примеров этого – вооруженная борьба против британских завоевателей, которая помогла афганскому народу отстоять свою независимость. Вот почему для многих в Афганистане мы были и остаемся опасными инородцами.

Там же, где мы постоянно бывали во время операций или оказывали посильную помощь, афганцы во многом меняли свое отношение к нам, но, по-моему, просто внешне. В глубине души, я думаю, они продолжали считать нас помехой в урегулировании своих внутренних межнациональных и территориальных конфликтов. Слишком долго у нас это не хотели понимать.

Кто-то из читателей спросит меня: на чем основываются мои выводы?

Отвечу: на многочисленных контактах с дехканами, кочевниками, старейшинами кишлаков, родовыми авторитетами и даже муллами. Не раз мне приходилось разговаривать и с пленными душманами: с теми, кто раскаивался в содеянном, и с теми, кто не скрывал своего злобного отношения и к нам, и к Саурской (Апрельской) революции. Очень много об афганцах я узнал и в Андхое, сопровождая секретаря провинциального парткома Альборса.

Однажды мы побывали в одном из пригородных кишлаков. Как я уже говорил, основное население района – туркмены из племени алиили. Жилища туркмен во многом отличаются от жилищ узбеков. Крыши у них не плоские, а куполообразные. Селятся и живут они обычно по родам, которые, в свою очередь, подразделяются на родовые кланы. Каждый клан проживает в своем квартале, имеет одну-две небольшие мечети, где молятся не реже пяти раз в день. Обычно имама, человека, который руководит молитвой, дехкане выбирают из своего квартала.

Мы побывали в доме одного из родовых авторитетов кишлака. Крепкий 60-летний старик был бодр и деятелен и сразу начал показывать свое хозяйство. За высоким глинобитным дувалом, кроме большого дома, разделенного на женскую и мужскую половины, было много хозяйских построек. В коровнике стояло 30 коров, по двору гуляло несколько чистокровных текинцев, чем немногословный хозяин похвастался сам. Всего у него было 10 лошадей. Всю работу в хозяйстве выполняли шестеро сыновей. На период посевной и уборочной кампании богач нанимал пять-шесть батраков, платил им от 80 до 120 афгани в месяц. С особым удовольствием показал старик свой сельскохозяйственный инвентарь. Год назад у одного из кооперативов он купил уже далеко не новый трактор «Беларусь» года семидесятого выпуска, были у него и плуги, но хозяин тут же добавил, что он не всегда в состоянии использовать технику, потому что уж очень дорого горючее. Поэтому большую часть посевных площадей он обрабатывает по старинке, с помощью деревянного плуга омача, снабженного железным лемехом. Борону заменяла широкая доска, утыканная длинными гвоздями. Внутренние покои мужской половины богача обставлены довольно современно. Стены устланы богатейшими коврами ручной работы. На низеньком столике, меж кувшинов старинной работы, блистал серебристой поверхностью стереомагнитофон. В углу гостевой комнаты пристроился японский телевизор. Старик частенько смотрит передачи советского телевидения. Он много знает о нашей жизни, жизни советской Туркмении, но многие существующие в СССР порядки не разделяет. Откровенно признался, что выключает телевизор, как только по телевизору показывают туркменок без накидок. Не нравится ему и то, что в советской Туркмении очень мало мечетей. Что ж, я непосредственно столкнулся с реальностью афоризма: «В Афганистане шариат не религия, а образ жизни». С этим сталкиваешься на каждом шагу, и с этим здесь нельзя не считаться.