Читать онлайн «Операция Миф, или Сколько раз хоронили Гитлера». Страница 11

Фанатичного антисемита Адольфа Гитлера, видевшего всюду еврейские козни, мне не хочется представлять как пророка, предвидевшего будущие антисемитские деяния советского диктатора, но в одном Гитлер был, безусловно, прав: в 1929 году он уже видел в Сталине хозяина Советской России, равного по власти Ленину. В течение своей жизни Гитлер не раз говорил о Сталине, особенно охотно в своих "застольных беседах", сочетая презрение к большевистскому лидеру с восхищением его варварскими методами правления. Так, 11 апреля 1942 года он говорил:

"Если Сталин в прошлые годы применял к русскому народу методы правления, которые Карл Великий применил к германскому народу, то об этом не надо горевать, учитывая тогдашний культурный уровень русских. И Сталин действовал исходя из понимания того, что русских надо объединить в строгую государственную организацию"{24}.

15 апреля 1942 года:

"Одна из первых задач, которую он [Гитлер] решил после прихода к власти, была единая организация всей немецкой печати (как Сталин в СССР)"{25}.

27 апреля 1942 года:

"Неясно, не стали ли бы разногласия между Сталиным и Тухачевским и его единомышленниками со временем настолько сильными, что Сталин должен был бы опасаться убийства... Миры Сталина и царского офицера Тухачевского сильно расходились. "Гениальный" Сталин был уверен в том, что в своих планах мировой революции и нападения на Центральную и Западную Европу он сможет воспользоваться плодами неудачи перехода христианства от метафизики к материализму в конце XIX - начале XX века"{26}.

"Сталину надо воздать уважение. В своем роде он гениальный парень! Он знает свои прообразы - Чингисхана и ему подобных, и его экономическая система так всеобъемлюща, что его могут превзойти только наши четырехлетние планы"{27}.

О сталинском антисемитизме:

"В Сталине надо ценить, что он евреев не допускает в искусство"{28}.

Но все-таки:

"За Сталиным стоит еврей. Еврейский лозунг диктатуры пролетариата требует устранения пролетариатом нынешней системы господства и создания господства контролируемого еврейством меньшинства, ибо сам пролетариат к господству не способен"{29}.

"Если победит Сталин, у нас будет коммунизм в самом отвратительном виде... Когда кончится эта война, мир вздохнет. Ибо с окончанием войны из Европы будет выкинут последний еврей - коммунистическая опасность с Востока будет истреблена"{30}.

В официальных выступлениях лидеров рейха не было недостатка в хулении Сталина как главы "еврейско-большевистского" государства. Но иногда думали по-другому. Немецкий дипломат Хассо фон Этццорф однажды (22 сентября 1941 г.) записал такие слова Гитлера{31}:

"Для судьбы Сталина есть две возможности: либо его убьют собственные люди, либо он попытается заключить с нами мир. Ибо Сталин (а он является величайшим государственным деятелем современности) должен понять, что в его 66-летнем возрасте (Сталину тогда было 62 года. - Л.Б.) он уже не может начать новое дело, для завершения которого нужна человеческая жизнь. Поэтому он попытается с нашей помощью спасти то, что можно спасти. Надо пойти ему навстречу. Если бы он решил направить русскую экспансию на юг (Персидский залив), что ему уже предлагалось (в ноябре 1940 г.), то можно себе представить мирное сосуществование Германии и России".

Но как сам Гитлер иногда пытался реально взглянуть на своего "врага-партнера", так и в высших политических кругах Берлина под влиянием сокрушительных ударов Красной Армии пытались по-иному оценить роль Сталина. В этом отношении очень интересен обнаруженный мною в архиве Сталина документ. Это перевод письма Геббельса к Гитлеру, написанного примерно в конце 1944 года. Письмо сохранилось в бумагах Геббельса, захваченных советскими войсками под Берлином. Трофейные документы стали разбирать, и тогдашний министр внутренних дел Сергей Круглов счел нужным послать Сталину перевод нескольких писем Геббельса Гитлеру. Одно из них гласило {32}:

"Развитие войны в последние месяцы, когда враг на востоке и западе не только подошел к границам империи, но даже перешел их, побуждает меня изложить перед вами мои мысли относительно нашей военной политики. При этом я оставляю без рассмотрения дальнейшее течение военных операций, как бы оно ни сложилось под влиянием благоприятных и неблагоприятных обстоятельств, так как судить об этом не входит в сферу моей деятельности. Я не располагаю к тому же необходимыми данными, которые позволили бы мне прийти к правильным выводам. Поэтому я хочу ограничиться в этом вопросе лишь констатацией того факта, что события этого лета значительно поколебали наши надежды. На востоке наш фронт не смог удержаться на той линии, где мы считали это возможным; на западе мы не могли отразить вторжение. Напротив, оккупированные нами ранее западные территории, являвшиеся предпосылкой наших операций на востоке, утеряны нами, за небольшим исключением. Я довольно точно знаю причины, которые привели к этим тяжелым военным поражениям. Они зависят более от отдельных лиц, чем от материальных условий. Но, по-моему, при оценке шансов на окончательную победу они имеют меньшее значение, чем сами факты, а к последним мы не можем не прислушаться.

Наше самое существенное преимущество в дальнейшем ходе войны заключается, на мой взгляд, в том, что нам противостоит крайне неоднородная коалиция противников. Западный и восточный вражеские лагеря разделены между собой горами противоположных интересов, которые сегодня не проявляются лишь потому, что обе группы движимы стремлением сначала уничтожить нас, а затем уже перейти к решению своих собственных конфликтов. Таким образом, мы имеем точно такую же ситуацию, как в ноябре 1932 года, когда партия была ослаблена и морально угнетена в результате тяжелых поражений, а коалиция ее противников справа и слева имела полную возможность уничтожить ее, но не пыталась это сделать, так как в глазах наиболее влиятельной части наших врагов победа над партией повлекла бы за собой гораздо большее зло, чем победа партии. В то время гениальное достижение вашей дипломатии, мой фюрер, выразилось в том, что вы путем умного маневрирования так умело использовали противоречия внутри противостоявшей нам враждебной коалиции, что 30 января 1933 года мы пришли, правда, к ограниченной победе, но эта победа явилась предпосылкой для полного завоевания власти. Для подрыва вражеской коалиции вы использовали тогда способнейших и умнейших своих людей. Ни один из нас не думал о прекращении собраний партии только потому, что велись переговоры со Шлейхером, Папеном, Мейснером, Гинденбургами младшим и старшим, коммунистами, социал-демократами, партией Центра, "Стальным шлемом", Гугенбергом или с "Ландбундом". Одно не исключало другое и даже не противоречило ему. Боевое руководство партией достойно завершилось дипломатическим использованием ее успехов на выборах и даже неудач.